Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
ИЗМЕНЕНИЕ ОБСТАНОВКИ
После первого сражения у Кассино я размышлял о той роли, которую сыграл в этом событии. В современной войне полевой командир, оснащенный полным набором средств связи, до такой степени является исполнителем чужих указаний, что не может рассчитывать на лавры полководца. Для моего корпуса поле боя простиралось от Тирренского моря до гор Абруцци. Весь сухопутный фронт был поделен между двумя армейскими корпусами. Моему достался правый фланг. Я знал этот район лучше, чем кто-либо, поскольку даже командиры дивизий могли обозревать лишь ограниченный участок фронта, и то лишь тогда, когда дивизия находилась на передовой. Я же перемещался по всему участку корпуса и видел все горячие точки на восьмидесятикилометровой линии фронта, насколько их можно было видеть с батальонных командных пунктов. Я забирался на любую высоту, обеспечивающую дальний обзор, и это давало мне полную картину пересеченной гористой местности. Таким образом я мог судить о переменах в боевой обстановке по изменениям артиллерийского огня и действий авиации.
В течение трех месяцев я жил в старом ветхом палаццо в Рокказекке. Как всегда, я постарался с помощью нескольких прекрасных старых картин и обитой кретоном мебели сделать свое жилище по возможности уютным. В соседнем доме имелась библиотека, не очень большая, но с книгами на всех языках, что весьма необычно для Италии. Я понял, чем это объяснялось, когда встретил во время прогулки одну пожилую даму. Суховатые черты лица, грубые ботинки и тросточка выдавали ее англосаксонское происхождение. Американка по рождению, она обучалась в Германии и вышла замуж за итальянца. Когда я выезжал на фронт, я любил взбираться на холмы; это давало необходимую физическую нагрузку и помогало поддерживать форму. Мне нравилось проводить целые дни на открытом воздухе, когда ветер свистит в ушах, когда я могу наблюдать бой и видеть лица своих солдат. По вечерам я обычно отдыхал часок с хорошей книгой или слушая концерт по радио. Вынужденные не спать ночами во время тяжелых боев, мы часто сидели за бутылкой вина у камина в большом уютном холле, который в прежние времена служил гостиной, кинозалом или столовой для больших приемов.
Город Гаэта представлял собой всего лишь груду развалин. Однако поездки на береговые укрепления были приятным отдыхом, ведь там не было боев, а дороги, которые истребители противника почти оставили в покое, вели к морю, апельсинам и лимонам.
Минтурно часто подвергался атакам. Преодолевать ущелье Аузония всегда было тягостно, потому что в оперативном отношении он служил источником беспокойства. Дальше находилась Эсперия, где в течение зимы все еще стоял штаб дивизии, однако уже к маю она превратилась в эпицентр жестокого сражения. К северу пейзаж менялся по мере приближения к знаменитой долине Лири. Предместья Понтекорво находились под почти непрерывным обстрелом. Не припомню ни одной поездки в этот город, во время которой я не опасался бы дымящихся повсюду воронок от снарядов. Аквино, место рождения святого Фомы Аквинского, вскоре превратилось в руины. Крепость, где родился святой, находилась за пределами городка поблизости от КП моего корпуса.
Зимой, до января, по Кассино можно было ездить без затруднений. Мне приходилось проезжать через этот город во время инспекционных поездок в район сосредоточения дивизий в Миньяно и на все промежуточные участки вдоль «линии Бернхарда».
Один из самых неприятных отрезков пути находился между Сан-Элией и Аквафондатой. Возможно, это были совпадения, но я ни разу не проехал там, не попав под плотный артиллерийский огонь. По возвращении из таких поездок мой начальник штаба обычно укоризненно осматривал наш маленький «фольксваген», весь посеченный осколками.
Проехав Атинскую котловину, я попадал на расположенную севернее оборонительную позицию. Мне нравилось ездить туда. Эта котловина, подобно круглому блюду, лежит посреди массива Абруцци, и весной его высокие горы все еще искрятся снегом. Линия фронта, которую занимал мой фронт, была поистине исторической. Она совпадала с северной границей Сарацинского и Норманнского царств. Именно на этой линии в 1504 году испанцы, защищавшие Южную Италию, противостояли французам, перед которыми стояла такая же стратегическая задача, как и сейчас, только в противоположном направлении: прорыв у Кассино в направлении от Рима к Неаполю. Тогда битва тоже началась севернее Кассино. В те дни французы тщетно осаждали Рокказекку, в которой ныне располагался мой штаб. Им не удалось прорваться в низовья Гарильяно. Переворачиваем страницы... Испанцы форсировали Гарильяно в Суйо, именно в том месте, где в мае 1944 года прорвались союзники. Находившиеся до того в обороне, испанцы полностью разгромили тогда французов и выбили их в Гаэту. Паводок помешал французам вывезти свое тяжелое орудие. Они пытались спасти его, сплавив по Гарильяно на плотах, однако в открытом море оно затонуло. После разгрома французов испанцы стали бесспорными хозяевами Южной Италии.
Во время первого сражения у Кассино я счел необходимым перевести свой КП из Рокказекки. В Кастельмассимо мы оказались в более защищенном и спокойном месте, однако переезды стали длиннее, а чтобы добраться до какого-либо батальона или полка, требовалось теперь не полдня, а целый день. Кастельмассимо тоже богато своей историей. В войны прошлого здесь находились штабы Мюрата и Гарибальди. Я умышленно решил перебраться туда сразу же после одного успешного боя, чтобы тем самым избежать риска уходить первыми в случае нашего отступления на фронте. Это могло сказаться на моральном состоянии войск. Лично для меня обстановка заметно улучшилась, когда сменился начальник штаба. С новым начальником штаба полковником Шмидтом фон Альтенштадтом мы полностью сошлись в политических взглядах. После переезда мы вдвоем создали небольшое хозяйство отдельно от большой столовой других старших офицеров. В него вошли также начальник оперативного отдела, мой адъютант и один из его помощников. Находясь среди своих, мы могли говорить открыто, чего нельзя было делать раньше. Мой начальник штаба был другом графа Штауффенберга, с которым он познакомился во время совместной службы в Берлине. Он рассказал мне об их общих усилиях убедить командующих группами армий выступить за свержение Гитлера. Начальник оперативного отдела был сыном генерала Остера, который, как мы знали, стоял во главе движения Сопротивления и занимался многими делами одновременно. Эти молодые офицеры не боялись критиковать Гитлера и национал-социализм, в результате между нами установились более доверительные отношения, чем с прежними сослуживцами. В оперативном управлении корпусом тоже возникало меньше трений. Нам всегда удавалось быстрее договориться по поводу текущей обстановки и принятия необходимых решений. Те генералы и офицеры, которые были сторонниками Гитлера, воспринимали неудачи на фронте весьма своеобразно. В своем слепом оптимизме они охотно приписывали их той или иной третьей силе, которая, по их понятиям, ставила под сомнение власть Гитлера, такого гениального человека. Мы, со своей стороны, ясно понимали, что с любой точки зрения война нами проиграна, что невозможно выигрывать войны при помощи недоделанного секретного оружия, что не важно, продолжаются ли бои на том или ином участке фронта, вопрос теперь только в том, как закончить это противостояние и избавиться от существующего режима. Правда, в то время мы расходились во взглядах по поводу того, как этого добиться, однако в наших спорах мы не распалялись. Мои молодые друзья были более уверены в результатах, чем я, сомневавшийся в возможности насильственного свержения Гитлера и окончания войны. Слишком слабым было сопротивление господствующим институтам государственной власти, и слишком мало было возможностей для координации действий различных оппозиционных течений. Нельзя детально подготовить переворот, если о нем знают лишь немногие, а если расширить число участников, то трудно будет сохранить заговор в тайне. Кроме того, приходилось признавать, что масса людей, даже генералы, владельцы собственности, промышленники и университетские круги, были за Гитлера. Мои молодые друзья не могли понять кое-чего, в чем лично я был убежден, а именно что русские, которые на этом этапе войны вносили неизмеримо больший вклад в разгром Гитлера, потребуют теперь львиной доли добычи, оккупировав нашу страну и установив сферы влияния.
Для меня было личной трагедией, что успех моего корпуса у Кассино уменьшит шансы союзников предъявить претензии, по меньшей мере равные претензиям русских. Я понимал, что союзники любой ценой должны организовать второй фронт, высадившись в Европе. Только это доказало бы, что поражение Германии и вторжение русских неизбежны.
Иногда мои друзья обсуждали притеснения евреев. Хотя мы не имели точной информации, но повсюду говорили, что происходят страшные вещи. Мы испытывали стыд за дискриминацию небольшого, но интеллектуально одаренного меньшинства населения. Одного этого было достаточно, чтобы заклеймить позором наших правителей как извергов и садистов.
