Исаак Кобылянский - Прямой наводкой по врагу
Второй эпизод имел место осенью 1944 года, когда мы вышли на левый берег Немана напротив города Тильзит. Правый берег реки поднимался к городу почти отвесно. Когда я впервые увидел открывшуюся панораму, подумалось: «Не дай бог наступать на этот город в лоб!» Но командование имело свои соображения, и было объявлено, что в ночь на 31 октября (опять роковой последний день месяца!) полк будет переправляться через Неман и штурмовать Тильзит. Всю остававшуюся неделю мы в прибрежном лесу вязали плоты, а ночами оборудовали огневые позиции у самой реки. Было сообщено, что первым, кто войдет в город, будут присвоены звания Героев Советского Союза, но, несмотря на это, настроение у окружающих было тревожное, энтузиазм не просматривался, так как шансов уцелеть было мало. Вот строки из моего письма Вере, написанного в эти дни. «...Я стою на пороге очень серьезных боев, и один Господь знает, чем они окончатся для меня...» (ни до, ни после этого я не писал так откровенно о предстоящей опасности).
И вот за сутки до начала наступления ко мне прибывает вестовой из строевой части и вручает анкету поступающего в военно-инженерную академию. По телефону объясняют, что прибыла разнарядка на одного человека с законченным или незаконченным высшим техническим образованием, и я — единственный в полку, кто удовлетворяет этому требованию. Требовалось срочно представить анкету для оформления приказа об откомандировании на учебу. Все надо было сделать за несколько часов. Вначале я очень обрадовался счастливой возможности избежать участия в гибельной операции и принялся заполнять анкету. Но постепенно в голову стали приходить и другие мысли. «Как же я могу так поступить? Ведь это даст в руки антисемитов еще один козырь. И как могу оставить своих друзей и подчиненных в канун тяжелого боя?» Размышления закончились тем, что я позвонил в строевую часть и отказался от «счастливой возможности». А через несколько часов операцию отменили —- так мне в который раз повезло на войне...
Вот и все, что я хотел рассказать о моем фронтовом опыте «борьбы с антисемитизмом». Добился ли я чего-нибудь существенного? Пошло ли мое поведение на пользу народу, к которому я принадлежу? Не думаю. Но я не сожалею о своих юношеских поступках и почти уверен, что хотя бы несколько однополчан, ссылаясь на меня, оспаривали чьи-нибудь огульные обвинения евреев в трусости на войне. Надеюсь, что это слышали их дети или внуки...
В этой непростой главе я старался передать оценки и чувства того периода, когда был еще совсем молодым. Возможно, будь я тогда постарше, некоторые мои оценки были бы менее категоричными, а поступки — более взвешенными.
Я понимаю, что в этой главе, наряду с опровержением ряда антиеврейских предрассудков, есть много противоречивого. Наверное, это связано с тем, что невозможно однозначно охарактеризовать большую общность людей, в данном случае — советских евреев.
О том, как ударял по мне послевоенный государственный антисемитизм в СССР, упомяну в послесловии.
Глава 17. Женщины нашего полка
О воинской доблести и самоотверженном труде участниц Великой Отечественной войны написано немало. По роду моей службы на войне почти никого из однополчанок я не видел при исполнении их должностных обязанностей, но встречался с ними и многое знаю об их фронтовой жизни. Решил поделиться своими воспоминаниями. По этическим соображениям фамилии большинства упоминаемых здесь однополчан изменены. Имена и фамилии Ольги Мартыновой и Владимира Тетюкова — подлинные.
* * *
Трудной была судьба женщин в нашем полку, как, наверное, во всех пехотных частях. Из-за отсутствия автотранспорта почти всем нашим «фронтовым подругам» приходилось наравне с солдатами совершать долгие марши, до 30–40 километров за ночь.
Вместе с нами они мерзли и мокли, рядом с нами, когда удавалось, отогревались и просыхали у костра. Было их в полку около двадцати: телефонистки, медсестры, две машинистки.
Большая часть «подруг» попала в полк после окончания краткосрочных курсов медсестер или связисток. Лишь старший врач санроты Вера Михайловна Пенкина перед войной окончила медицинский институт.
Почему немало девушек шло в армию, на фронт добровольно? Было на это, думаю, несколько совершенно разных причин. Некоторыми руководили патриотические мотивы, другим надоели лишения, на которые был обречен тыл. Существовал еще один несомненно серьезный мотив: мужчины в тылу стали редкостью, а на фронте можно было запросто найти своего суженого или, на худой конец, временного, как теперь говорят, партнера.
Наименее опасными для жизни, если позволительно говорить о безопасности на фронте, местами службы девушек были штаб полка (на должностях машинистки или телефонистки) и полковая санитарная рота (от врача до санитарки). Самой серьезной опасности подвергались девушки, служившие в санитарных взводах батальонов, те, кто перевязывал раненых на поле боя, кто выносил беспомощных (и таких тяжелых!) солдат из-под огня противника. Здесь девушки были редкостью, большинство санитаров составляли пожилые мужчины.
Попадая в такое место, как наш полк, каждая девушка с первой минуты становилась предметом откровенного вожделения десятков, если не более, изголодавшихся по женщинам мужчин. Редкой случалось остаться без партнера, еще реже были те, кто отказывались от сожительства по моральным соображениям.
Оля
В нашем полку я знал единственную девушку, которая принципиально отказалась от множества предложений, не поддалась принуждению, не испугалась угроз. Это была восемнадцатилетняя белокурая Оля Мартынова, ростовчанка. Небольшого роста, пухленькую и голубоглазую, ее, если бы не солдатская одежда и кирзовые сапоги, можно было принять за школьницу-старшеклассницу. Как-то в середине сентября 1943 года, когда мы совершали долгие марши по степным дорогам Запорожской области, я оказался рядом с Олей, и у нас завязалась неторопливая откровенная беседа. В наш полк Оля попала весной,а до этого она закончила годичные курсы медсестер, на которые поступила из патриотических побуждений осенью 1941 года после окончания средней школы. Ее родители оставались в оккупированном Ростове, и лишь недавно она получила от них первое ответное письмо, полное надежды на скорое возвращение дочери. Оля рассказала мне о бесконечных притязаниях и принуждениях к близости, которые она испытала с момента прибытия в полк. «Но я всем отказывала, ведь не за этим же я пошла на фронт», — очень мило картавя, делилась со мной эта не похожая на всех других, абсолютно наивная девочка. Олина неуступчивость обошлась ей очень дорого — ее единственную направили в стрелковый батальон медсестрой санитарного взвода. Полгода судьба хранила Олю, но когда в начале октября мы начали штурмовать Пришибские высоты, что рядом с Токмаком и Молочанском, осколок снаряда пронзил грудь девушки, мгновенно оборвав юную жизнь. Так случилось, что, идя впереди орудий по проходу через противотанковый ров, я увидел, как внизу, на дне рва, двое солдат укладывают на носилки чье-то залитое кровью бездыханное тело. Вглядевшись, я узнал Олю. Санитары рассказал и, что она погибла, когда ползла, чтобы помочь раненому.
