Ваан Тотовенц - Жизнь на старой римской дороге
— Торик, родненький, ты поиграй немного, а я пойду на базар и скоро вернусь.
Она запирала дверь на замок, отправлялась на базар за покупками, а Торик, пока ее не было, часами сидел на паласе, не шелохнувшись.
Как-то Григор, долго наблюдавший за ребенком, сказал:
— Какой-то неживой он у нас.
— Не говори так. И без того ребенок обижен богом, он сирота, — упрекнула его Турвантан.
Григор промолчал, но в душе не мирился с тем, что у его сына такой забитый, жалкий вид. Ему казалось, может и без всяких на то оснований, — будь Торик его родным сыном, он был бы жизнерадостным, сообразительным, бойким мальчишкой. Почему так казалось, ему трудно было объяснить, но говорить на эту тему он мог без конца.
Однажды Турвантан возмутилась:
— Столько лет мы с тобой мечтали о ребенке, ведь не было. Скажи спасибо, что хоть такой у нас есть.
С того дня паланчи Григор больше об атом не заговаривал.
* * *Торик рос и вскоре окреп, вытянулся. Только голова его была непомерно маленькой.
— Башка у него больно маловата, — не удержался однажды паланчи Григор, хотя давно решил про себя не говорить на эту тему.
Жена не пропустила его слов мимо ушей.
— Ну и пусть маленькая, нам не орехи бить на его голове.
— Была бы чуть побольше, лучше бы варила… — возразил паланчи Григор.
Турвантан промолчала, с явной насмешкой смерив мужа взглядом с ног до головы.
А однажды случилось так, что паланчи Григор, выйдя прогуляться, взял с собой Торика. Несколько раз он останавливался на улице поболтать с приятелями. Торик, прижавшись к нему, спокойно дожидался, пока Григор закончит разговор. Он не проявлял ни малейшего нетерпения, не требовал к себе внимания. И паланчи Григор стал чаще брать его с собой. А потом уже и не мог обходиться без него.
— Пусть ребенок сидит дома, — говорила Турвантан Коро, — он тебе будет мешать.
— Нет, жена, он совсем мне не мешает. Уцепится за мои шаровары и стоит себе смирненько.
Турвантан искренне радовалась сыну.
— Спасибо тебе, господи, что помог сироте найти родной кров, а нам познать родительскую радость. У нас с Григором ничего бы не получилось…
Постепенно паланчи Григор и Турвантан Коро так привыкли к Торику, что даже не представляли свою жизнь без него.
— Как бы мы с тобой жили, не будь у нас этого мальчонки? — спрашивал муж.
— Как, как, — сердилась жена, — сидели бы вдвоем у себя в норе и глядели бы друг на друга, пока не надоест.
— Эй, Торик! — громко звал Григор.
— Что Григор-ага? — сейчас же откликался Торик.
— Дай-ка воды попить, сынок!
Торик приносил воду.
Восторгу Турвантан не было предела, когда Торик называл ее мужа «Григор-агой», чему она сама научила мальчика. Поскольку никто на белом свете не звал его так и не будет звать, пусть хотя бы Торик зовет его Григор-ага.
— Торик, Торик, кто это стучится в дверь? — кричала она, прекрасно зная, что это муж.
— Это твой Григор-ага, — отвечал Торик.
Турвантан радостно прижимала малыша к своей груди, целовала его и говорила:
— Умереть Григор-аге за тебя…
* * *Когда Торик немного подрос, он стал помогать матери по хозяйству.
— Торик, отнеси-ка домой мясо..
— Эй, Торик, возьми домой хлеб.
— Торик, сынок, сбегай к Григор-аге, скажи, чтобы купил уксуса.
И Торик выполнял все поручения с готовностью, безропотно. Только делал он все очень медленно: чтобы дойти от дома до мастерской Григор-аги и обратно, ему требовалось чуть не полдня.
Григор возвращался домой, а суп еще не был готов. Он удивлялся.
— Турвантан, милая, — говорил он своей жене, — так поздно, а у тебя суп не готов. Ты что, хочешь уморить меня голодом?
— Уж больно поздно прислал ты мясо.
— Что ты, я еще утром послал его с Ториком.
— А Торик пришел в полдень.
— Торик!!!
Мальчик покорно вставал и ясными глазами смотрел на него.
— Ты по дороге домой никуда не заходил?
— Нет.
Торик не обманывал. Он и вправду шел прямо домой, но по дороге частенько останавливался, с любопытством смотрел на прохожих, на бродячих циркачей с медведем, на кур, клюющих зерно где-нибудь во дворе, на дерущихся собак. Случалось, что, зазевавшись, он не замечал, как из-под мышки исчезал вдруг каравай хлеба или пучок зелени. Особенно он опаздывал в дни, когда на улице крупными хлопьями шел снег. Медленно опускавшиеся снежные хлопья доставляли Торику бесконечную радость, он поднимал голову и ждал, пока какая-нибудь снежинка упадет ему на ресницы.
И вот однажды, засмотревшись на что-то, он не заметил, как бродячая собака подкралась к нему и утащила из сумки мясо. Торик спохватился поздно, погнался за дворняжкой, не догнал.
В тот вечер паланчи Григор не выдержал и дал ему пощечину.
— Возьми наконец себя в руки, малыш, мы же деньги платим за мясо!
— Григор-ага, больше не буду, — сквозь слезы ответил мальчик, и такая грусть, такая тоска была в его голосе, что Григора охватило глубокое сожаление. Слезы навернулись ему на глаза, он отвернулся, чтобы мальчик не заметил. А Турвантан не выдержала и заплакала вместе с сыном, причитая:
— Зачем ты ударил сироту, чтоб руки твои отсохли.
А ночью в постели Турвантан повернулась к мужу спиной.
— Торик, что с тобой, — удивился паланчи Григор, — зачем ты отвернулась?
Турвантан молчала.
— Да в чем же дело?
Наконец паланчи Григору удалось повернуть к себе упорно молчавшую жену.
— Не смей больше руку поднимать на сироту. Что я отвечу на том свете своей сестре?
— Ну, раз сорвался, жена, — оправдывался Григор, — больше не буду, — и своими усами, похожими на метелку, прикоснулся к губам жены.
— Не мешай, я спать хочу.
Наступило молчание.
Каждый раз, когда Турван штопала одежду Торику, она недоумевала: почему у него продирались рукава не на локтях, как у всех детей, а выше, у плеч.
— Ба! — удивлялась она. — Что такое, просто ума не приложу!
Однажды Григор-ага решил пойти следом за Ториком и посмотреть, в чем дело. И все объяснилось. Всю дорогу в лавку Торик шел, касаясь стен правым, а домой, на обратном пути — левым плечом.
* * *И вот наступил день, когда Торика повели в школу, в учебное заведение господина Ашура.
— Мясо тебе, кости нам, — сказал, как положено, паланчи Григор, подведя будущего ученика к учителю.
Господин учитель Ашур поглядел на Торика из-под очков. Мальчик стоял перед ним смирно, держа руки по швам.
— Видать, смышленый, — сказал учитель.
