Александр Тищенко - Ведомые Дракона
- Похоже на торпеду, - замечает Анкудинов. - Только зачем ей кабина и столько приборов?
- Вот он, движок! - кричу я. - Под самым хвостом, реактивный. И пушка миллиметров тридцати.
- Смотри, да он без колес. На какой-то тележке. Как же взлетает и садится?
Мы осмотрели около десятка самолетов, находившихся в ангаре. Все они, конечно, были экспериментальными. Если бы гитлеровцам удалось наладить серийное производство, то они не замедлили бы пустить новинки в ход.
2
Окружив Берлин, советские войска начали настойчиво сжимать огненное кольцо. Фашисты оказывали упорное сопротивление, цепляясь за каждую улицу, за каждый дом. Бои, приняли ожесточенный характер.
На помощь нашим наземным войскам пришла авиация. Она нанесла по окруженной группировке противника мощные удары - 25-го и в ночь на 26 апреля. И когда утром следующего дня мы появились над Берлином, то увидели его в дыму и огне. Особенно большой столб дыма поднимался над имперской канцелярией. Он как бы олицетворял крах фашистской тирании и возвещал о близости нашей победы.
Вражеских истребителей над Берлином не было, зато зенитки стреляли не переставая. Но мы патрулировали на приличной высоте и скорости, и огонь с земли не причинял нам вреда.
Когда группа вернулась с задания, нас встретил Пасынок. Он завидовал летавшим над Берлином и сокрушался, что ему не разрешают взглянуть на него сверху. "Баловни истории", - как-то бросил он летчикам, только что побывавшим над логовом фашизма.
- Ну, как там? - нетерпеливо спросил Пасынок.
- Дымит и огрызается...
- Скоро закончит... А знаете, хлопцы, генерал Савицкий сегодня реактивного поджег.
- Здорово! А как это было?
- Только девятка наших бомбардировщиков отбомбилась, как сзади нее появился реактивный "мессершмитт", - начал Пасынок. - Скорость у него была большая, и он уже нагонял задний бомбардировщик. Но вдруг откуда-то сверху на "мессера" свалилась пара "яков" - генерал с ведомым. Летчики сразу же открыли огонь из пушек. "Мессер" накренился и пошел со снижением. А затем из его двигателя вырвались языки пламени и повалил дым. Наверняка самолет в конце концов упал.
- Повезло генералу, - не без зависти проговорил Федоров. - Открыл счет реактивным.
- Кому бы завидовать, только не тебе, Вано, - проговорил Джабидзе, намекая на то, что на счету Федорова больше сорока сбитых фашистских самолетов.
Через два дня наш полк перелетел на берлинский аэродром Дальгов. Аэродром первоклассный, с капитальными сооружениями, надежной взлетно-посадочной полосой и даже дренажной системой. В ангарах находилось много немецких самолетов различных типов, в том числе и реактивных.
Как-то мы с Федоровым зашли в один из ангаров. В кабине реактивного истребителя сидел генерал Савицкий. На одном крыле стояли подполковник Новиков и пожилой немец в штатской одежде, на другом - главный инженер корпуса и переводчик. Между ними шел оживленный разговор. Мы подошли поближе, прислушались.
- Изучает реактивный, - шепчет мне Федоров. - Наверное, летать на нем собрался.
Да, Евгений Яковлевич Савицкий оставался верным своей привычке: как только увидит новый самолет, сразу принимается изучать его, а затем первым вылетает на нем. За это его очень уважали летчики. Он показывал пример подчиненным в освоении новой техники. А в авиации, пожалуй, больше, чем где-либо, оценивают командира по уровню его летной выучки.
В последние дни апреля в Берлине продолжались упорные бои. Наземные части настойчиво продвигались к центру города. Активность нашей авиации над Берлином, особенно бомбардировочной и штурмовой, резко упала: летчикам трудно было установить, где свои и чужие. Истребители же продолжали быть хозяевами берлинского неба, в котором лишь изредка появлялись фашистские самолеты.
30 апреля командир полка приказал мне дежурить на пункте наведения. Вместе с радистом мы забрались на плоскую крышу ангара. Отсюда все хорошо просматривалось на два-три километра. Настроили радиостанцию, связались с командными пунктами дивизии и соседних полков. Теперь можно выпускать летчиков.
Только я собрался дать команду на вылет, со стороны Фалькензее, где расположен штаб корпуса, показался связной немецкий самолет - такой же, на котором когда-то летал Пасынок. "Кузнечик" шел над самыми крышами.
- Генерал Савицкий, не иначе, - предположил радист.
Самолет подошел к аэродрому, прижался к земле и направился к ангару, на крыше которого мы обосновались. Затем стал виражить вокруг нас. Когда он оказался совсем близко, я заметил, что летчик в немецкой форме. Ну и нахальство! Но что же делать? Поднимать истребителей поздно, позвонить зенитчикам тоже не успею. Инстинктивно хватаю сигнальную ракетницу, прицеливаюсь и нажимаю на спуск. Ракету сносит в сторону. Тогда выхватываю пистолет и расстреливаю почти всю обойму. А фашист, как мне показалось, оскалил зубы в улыбке и не спеша направился на запад.
Позвонил на КП дивизии и доложил о случившемся начальнику штаба. Тот засмеялся:
- Надо было хватать его за хвост.
Вскоре на аэродром приехал начальник политотдела дивизии полковник Захаров. Мы засыпали его вопросами о положении в Берлине.
- Бои сейчас идут в центре города, - голос у Захарова спокойный, уверенный. - Говорят, что Гитлер, Геббельс и их ближайшие помощники все еще в Берлине. Они отдали приказ своим войскам сражаться до последнего солдата.
- Все равно не поможет, - сказал кто-то из летчиков.
- Да, товарищи, не поможет, - продолжал Захаров. - Через пару дней весь Берлин будет в наших руках. Но благодушия у нас не должно быть. Фашистское руководство призвало немцев к партизанской борьбе, диверсиям и саботажу. Так что держите порох сухим. И ни одного вражеского самолета не выпускайте из города.
Когда полковник Захаров уехал, мы стали оживленно обсуждать новости, сообщенные им. Шутка ли! Воевали почти четыре года, и вдруг через два-три дня победа. Как-то не верилось, что скоро не будет бомбежек, артналетов, воздушных боев...
Последний военный Первомай был отмечен в полку праздничным ужином и концертом художественной самодеятельности. Поздним вечером мы разошлись по домам.
А на рассвете я неожиданно проснулся от какого-то тревожного предчувствия. Оно заставило меня встать и выйти из дома. И я увидел что-то невообразимое. По улице бежали, ехали на велосипедах и скакали на лошадях люди.
- Стой! - крикнул я высокому солдату. - Куда несешься? Что случилось?
- Фашисты! - испуганно ответил он и ускорил бег. Я бросился в дом, разбудил Анкудинова и Федорова.
Через минуту мы уже мчались к аэродрому. На ходу перебрасывались короткими репликами. В чем дело? Какие фашисты и откуда они? Ведь Берлин почти весь наш. Не сегодня-завтра конец войне.