Александр Волков - Опасная профессия
Конечно же, после новомировской публикации (1968 г., № 12) сразу разразился скандал. Не знаю, кто звонил Зародову и Зимянину, но звонки, по их словам, раздавались часто, нам же сообщали только о самом факте этих атак. Но оба, надо сказать, были подготовлены к схватке и вели себя достойно. Оба не отрицали своей прямой причастности к публикации Лисичкина и солидарности с ней. Им говорили: почему же это Лисичкин, ваш обозреватель, выступил не в «Сельской жизни», а в беспартийном журнале сомнительного толка? Этим товарищам отвечали, что газете «Сельская жизнь» публикация была предложена, но из редакции получен издевательский ответ (и зачитывали). А почему в «Правде» не напечатали? Не считаем это удобным — отвечать в «вышестоящей» газете. Тогда, говорили товарищи, почему же вы не прислали текст к нам, в Центральный комитет, мы бы разобрались и приняли меры. В Центральный комитет, отвечали наши руководители- правдисты, статья тоже была послана, но за три месяца редакция не дождалась ответа. Так все атаки были отбиты. Но это была победа из тех, которых победителям не прощают. В этом мы довольно скоро смогли убедиться.
Как я налаживал отношения с ЦК КПСС
Однажды меня пригласил Зародов и сообщил, что его вызывают в сельхозотдел ЦК, чтобы объясниться по каким-то правдинским статьям.
— Я не поеду, — сказал он, — а ты поезжай. Ты все только ссоришься с сельхозотделом, а давай вот налаживай отношения. Надо учиться, в конце концов, работать в контакте с отделами Центрального комитета. Поезжай и завоевывай себе союзников.
Руководитель сектора экономики начал разговор со мной мягко, с вопроса: как, мол, вы расцениваете выступления в вашей газете Лисичкина, Кассирова, других авторов? Я сказал, что хорошо расцениваю, и это естественно, поскольку сам готовил их к печати. По-моему, говорю, это выступления в духе мартовского и сентябрьского пленумов ЦК КПСС, съезда партии.
— А есть и другое мнение, — сказал он. Встал, достал из кармана ключ, прикрепленный цепочкой к поясу, чтобы не дай Бог не потерять, открыл здоровенный железный сейф, извлек оттуда довольно толстую папку с машинописным текстом и положил передо мной. Не помню, какой там был заголовок, но с первых строк речь шла о статьях в газете «Правда».
В глаза мне сразу бросился характерный для партдоносов стиль этой записки, такой же, примерно, как в «Сельской жизни», сплошь политические обвинения и ярлыки. То называли фамилии, то говорили о «некоторых экономистах», но подразумевались все те же люди. По мере того, как читал, эта бумага все больше раздражала меня, и я начал по ходу чтения комментировать ее, примерно, так: «Ну, вот это нелепость, ничего такого мы не писали», «а это уже совсем глупо». Потом заметил, что автор-то, конечно, Ленина никогда не читал и разделал под орех его раскавыченную цитату будто бы с «марксистско-ленинских позиций». Я читал дальше, листая страницу за страницей, там было их примерно тридцать и, распаляясь все больше, ехидничал, конечно, на их же партийном языке:
— Ну ладно, не добрались до Ленина, до Маркса, но уж решения-то партии могли бы прочитать. Вот нас критикуют за то, что мы выступаем за «всемерное развитие товарных отношений» — так это издевательски ставят эти слова в кавычки. А ведь они — прямо из документов мартовского пленума ЦК!
Издевался я над автором как мог, а когда перелистнул последнюю страницу, увидел подпись… человека, который сидел передо мной.
Разве могло мне прийти в голову, что он даст мне читать свою записку со словами «есть другое мнение»? Я думал, что это сочинил кто-то из той же «Сельской жизни» или из ее авторов. А во время чтения и комментирования он сидел молча и как-то тупо на меня глядя ничего не выражающими, холодными рыбьими глазами. По-моему, нормальный человек должен был бы где-то уже при чтении первых страниц тем или иным способом дать понять, кто автор, предостеречь, чего, мол, лезешь в бутылку, хоть как-то отреагировать. А он сидел тихо, сдержанный, невозмутимый, может быть, только чуть-чуть наливалось краской его лицо, но тоже не очень заметно, не настолько, чтобы я насторожился…
Прочитав подпись, мне ничего не оставалось делать, кроме того, что я и сделал: сложил аккуратно странички, встал, протянул ему руку, сказал: «до свидания». Он пожал мою руку и тоже сказал: «до свидания».
Уже на лестнице, по дороге к выходу меня начал сотрясать неодолимый смех…
Вернувшись в редакцию, сразу зашел к Зародову.
— Ну, как там — наладил отношения? — спросил Зародов, широко улыбаясь, добродушно, как бы немного подшучивая.
— Наладил, — говорю, — по-моему, теперь никаких уже придирок ко мне, во всяком случае, не будет.
Подробно отчитался о беседе, и когда дошел до конца, до подписи, хохотать начал Зародов.
— Значит, это его ты разнес за то, что ни Ленина, ни съезда не читал?..
Пирровы победы-2
Наверное, где-то я смещаю порядок событий, но это, собственно, не столь и важно. Они развертывались на очень коротком отрезке времени, примерно, с весны 1966 года, когда мы начали активно работать с Лисичкиным и Черниченко, вместе с группой экономистов, и до 1968 года, когда в связи с событиями в Чехословакии был напрочь прерван процесс развития той экономической реформы. Еще год- другой мы пытались что-то делать, на что-то надеялись, однако нажим на нас непрерывно возрастал.
Оговорюсь сразу: нам с Лисичкиным и Черниченко наши противники представлялись порою несколько безлико, о них знал Зародов, потому что кто-то звонил именно ему, нападал на него, ругал того же Лисичкина, а нам он это старался не передавать, может быть, немного жалея нас, а может быть, даже и предотвращая наши возможные атаки на этих конкретных людей, потому что знал, насколько мы беспечны, а они злопамятны, бесцеремонны и жестоки. Эта анонимность порою даже создавала у нас ложное представление, будто опасность публикации тех или иных предлагаемых нами материалов преувеличивается, они отвергаются руководством редакции из-за перестраховки. Случилось однажды даже такое: на пути каких-то наших дерзких замыслов встал Зародов, и мы с Геннадием написали на него… жалобу. Кому? Зимянину! Она, правда, была выдержана в приличных тонах, но все же там говорилось, что первый зам. что-то «недооценивает», а что-то «преувеличивает»… Короче, просили «вмешаться» и «воздействовать».
В тот же день, когда отдали записку помощнику главного редактора, нас пригласил к себе Зародов. Ну, думаем, неужели уже получил втык от главного? Наверное, думаем, сидит обиженный или сердитый, сами настраиваемся внутренне на горячий спор. А он встретил нас откровенным и каким-то вызывающим смехом. Предложил сесть и с тем же смешком, но уже и с издевкой начал:
