Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней
– Мы ведь могли быть немцами, – сказал кто-то. – На борту мог скрываться вооруженный до зубов полк, готовый выскочить на берег и захватить порт.
Реплика осталась без ответа. В памяти всплывали полузабытые со школьных времен фразы: «Британская империя», «Британия – владычица морей», «на протяжении веков на Британскую землю не ступала нога захватчика». Все это придавало уверенности, что мы входим в защищенную гавань. Это свойственно англичанам, решили мы, ничего не выставлять напоказ.
Вместо ожидаемой нами группы официальных лиц, на борт поднялись двое усталых мужчин в штатском с небольшими потрепанными портфелями в руках. Как позже выяснилось, они были чиновниками из иммиграционной службы.
Мы по очереди подходили к ним, регистрировались и отвечали на вопросы. Среди находившихся на борту поляков я единственный говорил по-английски, поэтому меня стали использовать в качестве переводчика. Но для начала я должен был ответить на их вопросы.
Выяснив имя, фамилию, возраст и откуда я прибыл, чиновники попросили меня показать документы. У меня не было никаких документов: они остались в кармане мундира, которым я укрыл тело Сташека.
– Капитан этого судна лично знает меня, – сказал я в ответ на их вопрос, – польское консульство может подтвердить мою личность.
– Кем вы являетесь, сэр, – вежливо спросили они, – гражданским лицом, солдатом или военным моряком?
– Всем понемногу. Я и сам не могу точно указать свой статус.
– Мы оформим вас как гражданское лицо. Есть ли у вас багаж?
– Нет.
– А это что? – спросил один из них, указывая на пулемет.
– Это пулемет! – с гордостью произнес я. – Он мог пригодиться, если бы нас атаковали немцы. У меня есть к нему патроны.
– У вас имеется необходимое свидетельство?
– Что?
– Свидетельство, дающее право иметь огнестрельное оружие, – терпеливо объяснил он.
– Но ведь идет война! – воскликнул я. – Мне уже приходилось использовать этот пулемет. Может статься, я еще им воспользуюсь.
– Очень жаль, сэр, но мы не можем разрешить вам взять его на берег.
Вот так мне пришлось расстаться с пулеметом.
Несколько часов я провел с иммиграционными чиновниками, переводя тысячи вопросов и восхищаясь чисто английской вежливостью и тактичностью. Затем нас всех отвезли в городской кинотеатр, где несколько английских дам уже приготовили для нас чай с молоком и бутерброды с кресс-салатом.
По-видимому, в Англии действительно очень плохо с продовольствием, если они уже перешли на траву, – заметил сидящий рядом со мной мужчина.
Но мы, несколько дней питаясь одними орехами и запивая их водой и лишь изредка чаем, были рады даже траве и чаю с молоком.
В кинотеатре мы провели две ночи и день, пока англичане решали проблему с нашим размещением. День прошел прекрасно. Мы слушали музыку и посмотрели несколько фильмов. А вот ночью мы испытывали серьезные неудобства. Кресла в зале были мягкие, но на них можно было только сидеть. А ведь так хотелось лечь! Утро началось с музыки и приглашения на чай. Кряхтя и охая, мы в полном смысле этого слова «выкарабкивались» из кресел, разминая застывшие члены. Мы не имели права покидать помещение кинотеатра, поскольку не прошли «проверку на благонадежность». Опять в туалет выстроилась очередь, но очереди за орехами здесь уже не было.
На третий день нашего пребывания в Фалмуте нас посадили в поезд и отвезли в Лондон. В Лондоне нас на автобусах развезли по казармам и в пустующее помещение школы на Фулхам-роуд, где происходила процедура проверки. После этого мне позволили войти в контакт с польскими властями и военно-морским штабом. Я обратился с просьбой немедленно направить меня в польскую армию или на флот. Бюрократическая машина медленно переваривала полученную информацию, и в течение нескольких дней я был вынужден работать в качестве переводчика. Теперь я входил в состав группы, осуществляющей проверку беженцев.
Руководитель этой группы, рыжеволосый мужчина (как я узнал, шотландец), редко задавал вопросы, а больше просто следил за медленным процессом «вопрос – ответ», переводчиками которого были польский консульский чиновник и я. Иногда он вставал со своего места, отходил в угол комнаты и перекидывался несколькими словами с сидевшим там англичанином, тоже членом проверяющей группы. Затем возвращался на место и начинал машинально водить пальцем по столу, явно думая совсем о другом.
В один из дней во время прохождения процедуры проверки голландцем я от нечего делать стал просматривать документы, которые он извлек из карманов. Шотландцу, похоже, тоже все наскучило, и он, как обычно, отошел в угол поговорить со своим сотрудником. Мне показалось, что на этот раз они не просто болтают, а говорят о чем-то серьезном. Когда в обеденный перерыв шотландец пригласил меня за свой столик, я задал ему вопрос:
– Вы что, в чем-то подозреваете голландца?
– Мы ни в чем его не подозреваем. – Он выглядел крайне удивленным.
– Тогда почему вы сказали, чтобы его задержали?
– Откуда вы знаете, что я сказал?
– Я видел, как вы разговаривали в углу.
– Но вы не могли меня слышать.
– Слышать действительно не мог, но я прочел по губам, – объяснил я. – Я довольно прилично читаю по губам, а теперь заодно практикуюсь, когда говорят на английском языке.
– Ну что ж, это очень полезно, – с улыбкой согласился мой собеседник.
Скоро уже он заставил меня удивиться. После обеда во время работы его позвали к телефону, и через стеклянную дверь я видел, как он разговаривал. Он заметил, что я наблюдаю за ним, и, вернувшись, подозвал меня. На этот раз он обратился ко мне на чистом польском с едва заметным акцентом.
– Опять шпионите за мной? – спросил он.
– Да, – признался я. – Ваше знание польского языка тоже весьма полезно, не так ли?
Мы вернулись к работе, и я в течение нескольких часов переводил вопросы и ответы, словно он не понимал ни слова по-польски. Он даже умудрялся сохранять на лице непонимающую улыбку, во всяком случае, мужчина, видимо раздраженный задаваемыми вопросами, потребовал от меня: «Скажите этому болвану, чтобы он задавал разумные вопросы».
На следующее утро, когда я пришел на работу, шотландец сказал, что на сегодня я свободен.
– Завтра вы уезжаете. Вас берут на флот, – сообщил он мне.
Мы обменялись рукопожатиями, и, когда я уже собрался уходить, вопрос шотландца остановил меня у порога:
– Что вы знаете о голландце?
– Только то, что он не нравится моей подруге.
– Это той, что сопрано?
– Да.
– Симпатичная женщина. А почему он ей не нравится?
– Она сказала, что чисто интуитивно. Ну, вы понимаете, женская интуиция! Ей показалось, что она встречала его в Париже, причем в окружении поляков, которые не владели никакими языками, кроме польского.
