Глеб Голубев - Заболотный
В голодном, лишенном света, замерзшем Петрограде открывается «Свободная ассоциация положительных наук». Выступает с докладом Горький. А в президиуме, склонив набок седую голову, — я вдруг вижу — сидит и внимательно слушает Даниил Кириллович. Когда он успевает, словно волшебник, бывать всюду?!
В это удивительное время Заболотный очень подружился с Горьким. Не знаю, когда именно они познакомились, но помню, что Даниил Кириллович часто заходил к Горькому, улучив свободный вечер, рассказывал ему о своей работе и путешествиях, заводил споры на литературные темы.
Жизнь в Петрограде, у самых ворот которого громыхала немецкая артиллерия, становилась все тяжелее. От постоянного недоедания у Людмилы Владиславовны, жены Заболотного, обострился застарелый туберкулез. Похудел, изголодался и Ян-Гуй Данилович. Даниил Кириллович решил отвезти их в родную Чеботарку. Это было опасное предприятие, потому что Украина тоже вся полыхала в огне гражданской войны, поезда ходили с перебоями; их то и дело задерживали в пути бесчисленные банды.
Но другого выхода не было. Только переезд в деревню, где она могла бы хоть немного подкормиться, спас бы Людмилу Владиславовну. Остаться в таком тяжелом состоянии в Петрограде для нее означало верную и быструю смерть.
Осенним утром я проводил Даниила Кирилловича с женой и закутанным до самых глаз Янчиком на вокзал. С ними поехала и домашняя работница Катя, — вела она хозяйство у Заболотных уже много лет, все мы привыкли ее звать просто по имени, и отчества ее я так и не знал.
Грязный, обшарпанный состав, в котором пассажирские вагоны были прицеплены вперемежку с полуразбитыми теплушками, медленно отошел от перрона. И острая боль сжала мне сердце: «Когда увижу я снова Даниила Кирилловича?..»
Мои мрачные предчувствия оказались не пустыми. Вскоре прошел слух о смерти Людмилы Владиславовны. Она якобы так и не доехала до Чеботарки. А потом по всему Петрограду разнеслась весть, что умер будто бы и Даниил Кириллович. Одни утверждали, что он скончался тоже в поезде, заразившись сыпняком; по другим слухам, его убили бандиты.
Все, кто знал Заболотного всегда таким веселым, деятельным, энергичным, не хотели, не могли верить этим слухам. И вдруг в газетах промелькнула коротенькая телеграмма. В ней подтверждалось, что Даниил Кириллович действительно убит «в своем имении под Нежином». Это мифическое имение заставляло насторожиться, и я все-таки никак не хотел примириться с горькой мыслью, что Заболотного больше нет.
Но все надежды окончательно рухнули, когда я получил ноябрьский номер журнала «Общественный врач» и на первой странице прочитал некролог, написанный профессором Диатроповым…
«Памяти Д.К. Заболотного.Недели две тому назад в Москве было получено частное известие о том, что на Украине убит Даниил Кириллович Заболотный. Затем появилась краткая телеграмма Роста об убийстве Д.К. Заболотного в имении под Нежином. Этим неопределенным слухам не хотелось верить, была смутная надежда, что мы еще увидим в своей среде всегда бодрого, жизнерадостного товарища. Теперь сомнениям настал конец: по имеющимся сведениям из Петрограда, Д.К. Заболотный действительно погиб по дороге в Полтавскую губернию, куда он ехал на похороны своей жены. Он был убит на площадке вагона на одной из станций близ Нежина. Какова была ближайшая причина этого убийства, кем оно совершено, остается неизвестным, но кошмарный факт налицо — Д.К. Заболотного не стало, наука потеряла деятельного, энергичного, полного инициативы работника, а русская общественная медицина — неутомимого, опытного проводника научных идей в практическую сферу борьбы с главным санитарным злом нашей страны — с эпидемическими болезнями…»
Мне вспомнились пушкинские «Дорожные жалобы», которые так часто твердил Даниил Кириллович в трудные минуты своих вечных странствий:
Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил,
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил…
Значит, так вот и оборвалась эта удивительная жизнь?
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне…
У какого мерзавца могла подняться рука на человека, который по первому зову спешил каждому на помощь?!.
Думать об этом было невыносимо, долго не утихала боль утраты. Встречаясь с друзьями, мы невольно каждый раз начинали вспоминать нашего Даниила Кирилловича, и горе схватывало сердце с новой силой…
И вдруг, разбирая утром очередную почту, я увидел засаленный, истрепанный конверт… Надпись на нем была сделана таким знакомым, неровным, несомненно его почерком! У меня задрожали руки, я боялся вскрывать конверт: а вдруг письмо отправлено еще до его гибели?.. Но не могло же оно где-то блуждать целых три месяца!
Нет, Заболотный был жив! Я понял это с первых строк, расплывавшихся перед моими глазами.
«Подавлен потерей Людмилочки, виню себя, не могу себе простить, что раньше не покинул Петрограда, чтобы дать ей возможность поправиться на вольном воздухе, но эпидемия задержала меня, я никак не мог уехать раньше из Петрограда…»
Людмила Владиславовна действительно умерла в дороге…
Ехали они больше месяца. Заболотный был вынужден задержаться по делам в Киеве. Состояние Людмилы Владиславовны не внушало особенных опасений, и она поехала дальше вместе с Яном и заботливой Катей. Никто не подозревал, что она уже успела заразиться тифом, который убил ее, страшно ослабевшую, буквально за сутки.
Людмила Владиславовна умерла у Кати на руках всего за несколько остановок до Крыжополя. Чтобы труп не сняли с поезда, добросердечный проводник посоветовал Кате посадить покойницу у окна, — «як будто она живая…».
Так и приехала Людмила Владиславовна в те края, где надеялась найти спасение. А впереди поезда летела телеграмма, которую отправили, когда еще никто не чаял страшного конца: «Встречайте, еду…»
Даниил Кириллович пытался вернуться в Петроград, но фронты гражданской войны перерезали все дороги, и ему пришлось остаться пока в Чеботарке.
«Вспоминаю слова Милочки, — заканчивал свое письмо Заболотный. — Нужно жить хорошо и правдиво, — и это меня поддерживает в тяжелое время и во время забот. Красоты много в природе, а о правде и науке нужно позаботиться…»
Прочитав эти слова, я понял: горе не сломило Даниила Кирилловича. Мы ещё повоюем!..
И верно: письма, которые я потом с большими перерывами получал от Заболотного, все время рассказывали о каких-нибудь новых начинаниях «старого чумагона». То промелькнет скупая фраза: «Сегодня продал Милочкино пальто, гроши виддав на школу». То он пишет, что усиленно хлопочет об открытии в родном селе какой-то профтехшколы: «Почти год я уже живу в селе. Какие перемены тут произошли по сравнению с теми, когда приезжал сюда ще юнаком! Появилась тяга к книжкам, интерес к знаниям. Война и революция ставят перед селянами такие проблемы, каких никогда не знало старое житье. В великих трудностях нарождается новое. Буде ясна зоря!»
