Нами Микоян - Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР
К сожалению, снялась я у Зархи в «Анне Карениной» лишь через десять лет.
(Из интервью с Татьяной Самойловой, 2001)
40 секунд с Фурцевой
В 1999 году для газеты «Вечерний клуб» я брал интервью у известного актера, главного режиссера Малого театра Юрия Соломина. Спросил его и об отношениях с родным братом, также известным актером Виталием Соломиным (тогда он был жив).
– Отношения нормальные. Брат есть брат. Ни ревности, ни зависти друг к другу…
И словно для финальной сцены в спектакле после длительного интервью вырвался у меня неожиданный вопрос о бывшей коллеге бывшего министра культуры (Юрий Соломин пребывал в должности министра Российской Федерации с 1990 по 1992 год) Екатерине Фурцевой. Были ли контакты со столь колоритной личностью?
Неожиданный ответ Соломина лишний раз подтверждает легенды о самобытно-сумасбродной личности Екатерины Третьей:
– В начале сентября 1972 года после съемок «Адьютанта его превосходительства» я заработал сильный радикулит. Стал ходить с палочкой. Приковылял на какой-то важный сбор труппы. По лестнице подниматься тяжело, доковылял до «начальственного» лифта. Вошел, уже почти дверь захлопнул, как до меня донеслось: «Стой!» Бежит администратор: «Стой! Фурцева приехала в театр». В лифт вошла Екатерина Алексеевна, поздоровалась. Спросила, что это со мной. «Да вот, – говорю, – радикулит». Ехали секунд сорок, еще парой фраз перемолвились. А через неделю получаю того самого «заслуженного», которого ждал несколько лет! Так случайные сорок секунд в лифте с Фурцевой дали мне творческий толчок «вперед и выше».
– Вот что значит, Юрий Мефодьевич, в нужный момент оказаться в нужном месте. Да еще и рядом с министром.
«Добрая была баба…»
Я вышел из машины, огляделся. Улица Щусева. Район, что называется, центрее некуда.
– Неплохо устроились, Владимир Абрамович, слева жил товарищ Суслов, справа товарищ Брежнев, а прямо – товарищ Фурцева.
– Это моя, кажется, уже пятая квартира. Сейчас вспомню. Яузские ворота, Чистые пруды, гостиница «Украина»…
– А в гостиницу-то как занесло?
– Да с легкой руки Екатерины Алексеевны, о которой, кстати, у меня остались светлые воспоминания. Хорошая и добрая была баба. Конечно, она принадлежала к той партийной элите, но человеком была. Так вот, жил я в то время в общей квартире: мама, папа, бабушка, тетка и я, только что женившийся. Отчаянное положение. И вот спектакль в театре Вахтангова «Два веронца» Шекспира посещает министр культуры Фурцева. И как я прослышал, моя игра ей понравилась. Друзья подзуживают: «Иди к Фурцевой и под фарт проси квартиру». Я не будь дураком на другое же утро звоню. Секретарша интересуется: по какому вопросу. Молчу как рыба. Месяц названивал. Наверное, надоел этой секретарше хуже горькой редьки. Но вдруг она извещает: «Поскольку вы не сообщаете о цели разговора, я вас сейчас соединю». А я не люблю телефонных переговоров, считаю, что личное общение намного плодотворнее. Но делать нечего, набрал воздух в легкие и выпалил Екатерине Алексеевне свою заботу. И, как в сказке, через два дня въехал в жилой корпус гостиницы «Украина». Оказался соседом Бориса Бабочкина, Сергея Герасимова, писателя Леонида Соболева, циркача Миляева.
Еще один эпизод, связанный с Фурцевой. Под конец съемок «Кавказской пленницы» чуть не пришлось переозвучивать половину ленты. Дело в том, что секретарь партийной организации «Мосфильма» носил фамилию Сааков. А в фильме, если помните, был товарищ Саахов. Реальный Сааков посчитал, что появление в картине Саахова – скрытая издевка. И повелел фамилию заменить. Ситуацию спас Юрий Никулин. Он добрался до министра культуры Екатерины Фурцевой и пожаловался, что по прихоти одного-единственного человека придется тратить громадные государственные деньги. Фурцева решила проблему одним звонком на студию: «Прекратите этот идиотизм!»
(Из интервью с Владимиром Этушем, 2000)
«Доходное место» не приглянулось
– Скажите, уважаемый Александр Анатольевич, главный режиссер Театра сатиры, а сатира-то нынче есть?
– Лет пятнадцать-двадцать назад она была, потому что была цензура, репертком, которые не давали жизни театру. Раньше и впрямь в этих стенах такие трагедии с драмами разыгрывались с закрыванием спектаклей. Один «Теркин на том свете» чего стоит, или вся эта эпопея с эрдмановским «Самоубийцей», или захаровское «Доходное место», которое не приглянулось Фурцевой… Сейчас какая сатира?! Сейчас гуляй – не хочу. Да и как можно нынче переострить Жириновского. Так что наш театр мне видится театром имени Сатиры, театром памяти Сатиры.
(Из интервью с А.Ширвиндтом, 2000)
«Лифаря в Большой не пускать!»
Знавшие Фурцеву считали, что во вверенном ей культурном пространстве она действовала то кнутом, то пряником. Эпизод, о котором я хочу рассказать, не подходит ни под то, ни под другое. К сожалению, нередко Екатерина Алексеевна руководствовалась чистой идеологией. Естественно, сама она не могла вникнуть во все проблемы Министерства культуры, а иными ее советниками, и в первую очередь цековскими начальниками, двигали прежде всего партийные принципы.
Драматическую историю на эту тему поведал в 1980 году на заседании Клуба книголюбов (руководителем которого я был) в Центральном доме архитекторов известный искусствовед, коллекционер Илья Самойлович Зильберштейн. Многие годы он разыскивал по всему свету картины русских художников, автографы великих писателей, их архивы с благородной миссией – вернуть России ее духовные ценности. Для этого он начал переписку с видными представителями русской диаспоры во Франции. В 1964 году опубликовал в парижской русскоязычной газете «Голос родины» обращение на эту тему к русской эмиграции. Одним из первых откликнулся на его призыв знаменитый танцовщик и балетмейстер Серж Лифарь, который в течение четверти века был художественным руководителем Гранд-опера. Именно он сумел выкупить на аукционе «Сотбис» архив Сергея Дягилева. Главной ценностью этого архива были письма Пушкина Наталье Николаевне Гончаровой. Отдать раритеты России Лифарь соглашался при условии, что советское правительство даст ему возможность поставить несколько балетов на сцене Большого театра. Главный балетмейстер Большого Юрий Григорович воодушевился прекрасной возможностью предоставить сцену всемирно известному великому балетмейстеру. Ему очень хотелось, чтобы Лифарь поставил три одноактных балета для прославленных московских балерин: Майи Плисецкой, Натальи Бессмертновой и Екатерины Максимовой.
