Любовь Воронцова - Софья Ковалевская
— Кроме этого, — галантно раскланивался Брандес, — я верю в значение великих умов, искрение преклоняюсь перед гением, так как считаю, что только великие люди являются источником культуры.
В один из своих приездов в Стокгольм Георг Брандес познакомил Ковалевскую с Генриком Ибсеном, которым она интересовалась как представителем новой литературной школы в Скандинавии. Софья Васильевна называла его мечтателем.
— О нет, — не согласился Брандес. — Он скорее мыслитель, чем мечтатель. Впрочем, его прекрасные стихотворения показывают, что и ему когда-то был дарован крылатый лирический конь, но Пегаса убили под ним в житейской борьбе.
— А вы не думаете, что в наш стяжательный век лирические кони вообще недолговечны? — печально усмехнулась Ковалевская.
Ибсен был невысокий, плотный, с медленной походкой и благородными манерами человек. Одевался он строго и изящно. Его серьезное лицо с сомкнутым ртом и крутым, широким лбом под копной седеющих волос останавливало внимание. От застенчивости Ибсен в обществе почти всегда сурово молчал. Лишь близкие друзья видели его детски нежную улыбку, выдававшую мягкую, легко ранимую душу. Но Ковалевская встречалась с ним не часто. Их отношения не выходили за рамки обычного знакомства. Лишь после ее кончины, узнав, что Анна-Шарлотта Леффлер хочет писать биографию подруги, Ибсен обнаружил свое истинное отношение к русской ученой, сказав:
— Неужели вы собираетесь писать ее биографию в общепринятом смысле?! Не должна ли это быть скорее поэма о Ковалевской? — И добавил — Вы не сумеете выполнить свою задачу, если не придадите биографии поэтического колорита…
Встречаясь со шведами у Миттаг-Леффлера, у Анны-Шарлотты, у профессоров Гюльдена и Лекке, у писательницы Виктории Бенедиктсен, Софья Васильевна и у себя принимала пестрое общество — людей науки, литературы, искусства.
Часто навещала Ковалевская Яльмара Брантинга, в чьем доме могла «отвести душу», поговорить, не остерегаясь, о политических делах.
В ту пору это был скромный сотрудник социал-демократической газеты, с большой семьей и малыми средствами. Собирались у него запросто, говорили пылко. И чем-то напоминали Ковалевской эти беседы Россию. Располагал к себе и сам Брантинг — древний викинг по виду: высокий, статный, с темными внимательными глазами, с густой шевелюрой. Он любил и умел спорить, но умел и хорошо посмеяться. У консерваторов он был «на плохом счету», сиживал в тюрьме то за «оскорбление его величества короля», то за непочтительные антицерковные высказывания в печати.
Очень заинтересовал Софью Васильевну известный географ-путешественник Адольф Эрик Норденшельд. В 1878–1879 годах он совершил свое знаменитое плавание на яхте «Вега». Выйдя из Гетеборга, он первый через Северо-Восточный проход проник к азиатским берегам с севера и вернулся в Швецию, обогнув Европу.
А совсем недавно, почти перед приездом Ковалевской, Норденшельд попытался пересечь с запада тогда еще не изведанную, таинственную Гренландию и установить, что же там, за гористыми берегами, мертвая ледяная пустыня или вечнозеленая долина? Может быть, не случайно назвали этот величественный, суровый остров «Зеленой землей»?
— Но почему же вы, такой опытный полярный исследователь, предположили существование цветущего эдема за стеной ледников? — спрашивала Ковалевская, восхищенно глядя на отважного путешественника.
Его голова была совершенно белой, и седые волосы окружали серебристым сиянием обожженное ветром и полярным солнцем лицо. Улыбнувшись чуть смущенно, чуть иронически. Норденшельд пожал плечами:
— Мне казалось, что горный ледяной заслон преграждает путь холодным ветрам. Почему бы не сохраниться там розам и пальмам от золотой поры нашей планеты? Обнаружил же я на Шпицбергене среди ископаемых растений платаны, тополь, дуб, бук и даже магнолию…
— Я не ожидала, что полярные путешественники немножко поэты, — с восторгом сказала Ковалевская.
Норденшельд склонил голову.
— Да, немного поэты и потому, — выдержав короткую паузу, добавил он, — немного социалисты. И если бы вы познакомили меня с состоянием социализма и нигилизма в России в данное время, если бы порекомендовали литературу, по которой иностранец может составить себе понятие о целях революционной партии, поэт, отправляющийся на лыжах в ледники искать розы и пальмы, был бы вам очень признателен…
«Я думаю, — писала Софья Васильевна П. Л. Лаврову, — что это очень полезно распространять здесь всеми способами сочувствие к нигилизму, тем более, что Швеция такая естественная и удобная станция для всех желающих покинуть матушку Россию внезапно».
Но самое сильное впечатление на Софью Васильевну произвел Фритьоф Нансен, которого познакомил с ней Норденшельд. Произошло это перед Гренландской экспедицией. Имя Нансена, хранителя Бергенского музея, собиравшегося пересечь недоступный остров, склоняли на все лады и газеты и юмористические листки. «В июне месяце сего года, — издеваясь, писал один из них, — имеет быть дано Нансеном представление — бег на лыжах на материковом льду Гренландии. Место для публики — в трещинах. Обратных билетов можно не брать». Только Норденшельд да еще некоторые ученые поддерживали план молодого исследователя. Старый полярник, четырежды обследовавший Шпицберген, зимовавший в Гренландии, совершивший знаменитый поход на «Веге», Норденшельд мог оценить смелость замысла Нансена. А Нансен платил ему восторженным уважением, еще более возросшим, когда он узнал, что отважного человека царское русское правительство изгнало из Финляндии за политические взгляды.
Софья Васильевна с нескрываемым восхищением разглядывала норвежца, высокого, белокурого, на вид сурового — настоящего северянина. Она нетерпеливо закидывала его вопросами: как он пойдет? С кем? С каким снаряжением?
— Пару превосходных, получивших полярное крещение сапог обещал ему подарить я, — пошутил Норденшельд.
— А копенгагенский купец Августин Гамель берет на себя все прочее, что понадобится, предоставляя в мое распоряжение пять тысяч крон, — в тон продолжал Нансен.
— Но мне хочется знать все подробно, — умоляюще произнесла Ковалевская. — Господину Норденшельду не удалось пересечь этот загадочный остров. А вдруг вам будет сопутствовать удача и за ледяным береговым заслоном вы обнаружите тот неведомый нам теперь мир, который существовал до наступления ледников! Вдруг вы встретите растения и животных, каких мы видим в более или менее удачной реставрации или на картинах ученых фантазеров! А может быть, есть там и человеческие существа, более прекрасные, более совершенные, чем те, что представляются нам в грезах?..
