Борис Смирнов - От Мадрида до Халкин-Гола
— Прощения? Ведь они спасли меня!
— Боже мой! Я уйду… Я вам запрещаю разговаривать. Ведь все так ясно: они вас приняли за немца. Они узнали, что вы русский, лишь после того, как вы снова потеряли сознание. Нашли в вашем кармане удостоверение и прочитали его. Хватит, хватит разговаривать! Я ухожу.
Женщина решительно направляется к двери, но прежде чем она доходит до нее, в коридоре раздается нерешительное шарканье чьих-то шагов.
— Нельзя, нельзя! — говорит она, открывая дверь.
А я вижу своих добрых ребят. Они стоят, боясь переступить порог.
— Пустите их, — говорю я. — Пустите.
Женщина вздыхает и покорно опускается на табуретку возле двери. Я бы на ее месте тоже не смог отказать. Хуан входит в комнату на цыпочках. Летчики стараются сохранить серьезность., но это им не очень удается.
— Как вы чувствуете себя? — спрашивает Клавдий.
— Кости как будто целы, а остальное все заживет. Вы лучше скажите, чем кончился тот злополучный бой?
— Одного мы потеряли, товарищ командир, зато сбили пять фашистов, и ясно, что сорвали все их планы.
— Кого потеряли?
На минуту в комнате воцаряется тишина. Гардиа! Молчаливый юноша с порывистыми движениями.
— Ведь это Гардиа запевал нашу любимую песню «Широка страна моя родная?» — спрашиваю я.
— Да, он хорошо пел, — тихо говорит Клавдий. — Мы, товарищ командир, совсем было повесили головы, когда узнали, что и вы не вернулись. Мы решили еще раз слетать туда же, чтобы отомстить за вас и за Гардиа.
— Ну, если вы и впредь так же будете «вешать головы», то это совсем неплохо. А как вы прошли туда? Погода улучшилась?
— Нет, — качает головой Клавдий, — погода была такая же, но мы прошли проторенным путем — по тому же самому маршруту и точно тем же способом.
— Кто вел эскадрилью? Ты, Клавдий?
— Да, я, — отвечает он, не скрывая своей гордости.
Я крепко, насколько могу, пожимаю ему руку. Это рукопожатие обходится нам недешево. Женщина, молчавшая до этого момента, решительно заявляет, что она больше не допустит присутствия посторонних лиц. Она медсестра и знает лучше, что ей нужно делать. Целое сборище людей — и, видите ли, уже начались рукопожатия. Нет, нет, сию же минуту все должны уйти отсюда!
Она наступает на летчиков, и те вынуждены подчиниться.
На следующее утро в дверь осторожно постучали.
— Войдите!
Дверь скрипнула, и я увидел вначале большую кожаную бутыль, затем показался бородатый широкоплечий дядя. За ним стояли еще двое крестьян с корзинами. Все трое виновато улыбались. Они!
Все трое несмело вступают в комнату, оглядываются: не наследили ли? Не дойдя до кровати, бородач глуховато басит:
— Просим прощения, что приняли вас за немца. Вы нас, камарада, извините. И еще вот… Это мы вам вина принесли для поправки здоровья и фруктов. Что есть, вы не обижайтесь.
Лицо его расплывается в добрейшей улыбке.
— Легкий ты, парень, — говорит один из них. — Вдвоем было совсем легко тащить.
Они садятся возле кровати, и я с удовольствием слушаю рассказ бородача о том, как они нашли и выручили меня из беды, — рассказ долгий, подробный, с многочисленными отступлениями.
А потом рассказываю я — о Советском Союзе, о нашей жизни.
Прошло несколько дней, и я вышел на аэродром. На том месте, где обычно находилась моя машина, стоял новый самолет. На его хвостовой части ярко вырисовывалась цифра «3».
— Послушай, Хуан, ведь на нашем самолете стояла пятерка! Почему же теперь тройка?
— Старый номер несчастливый, — ответил Хуан. — Притом фашисты хорошо знают, что командир эскадрильи летал на самолете с номером пять. Вот я и решил изменить номер.
— И зря сделал! Нарисуй снова пятерку, да поярче, чтобы ее за километр было видно. Они думают, что им удалось сбить командира республиканской эскадрильи. А мы им покажем, что это не совсем так.
Хуан постоял, подумал и рассмеялся:
— Правильно, камарада Борес!
Через час на руле поворота вновь красовалась большая цифра «5» с прежней белой окантовкой. В тот же день я снова поднялся в воздух вместе со своими испанскими товарищами. Я не знал, что это был один из последних моих полетов.
В полночь над Сантандером появился самолет. Что за гость? Если вражеский бомбардировщик, то почему он идет один? Разведчик? Но что можно увидеть в такой кромешной тьме?
Мы высыпаем из палаток. На самолете горят бортовые огни. Каким-то чудом ориентируясь в пространстве, он идет в направлении нашего аэродрома.
— Транспортный самолет, — заметил кто-то.
Да, судя по гудению моторов, по бортовым огням, самолет транспортный. Медленно снижаясь, он делает круг над городом и идет на второй заход.
— Да что же мы стоим! Ведь он к нам прилетел!
Быстро разжигаем костры, расстилаем возле них посадочное «Т», большего мы сделать не можем. Других средств для обеспечения ночной посадки нет. Транспортник, приглушая мотор, идет на посадку.
Через несколько минут грузная машина приземлилась. В неимоверно тяжелых условиях летчик посадил ее мастерски. Бежим на звук невыключенных моторов. Самой машины не видно, вообще ни черта не видно — того и гляди наскочишь на впереди бегущего.
Навстречу нам очень медленно, почти на ощупь идет летчик.
— Мне нужен командир эскадрильи, — говорит он. Называет свое имя, показывает документы.
— Слушаю вас, — говорю я.
— Командование приказало мне сообщить вам устное распоряжение, — четко, по-военному докладывает летчик. — Вам надлежит передать эскадрилью своему заместителю Клавдию и сегодня же ночью на нашем самолете прибыть в Валенсию.
— Сегодня ночью? Но когда мы должны вылетать?
Летчик смотрит на часы:
— Через час. Не позже.
Я смотрю на своих друзей-испанцев.
— Камарада Борес! — трогает меня за рукав Клавдий.
Я знаю, о чем он думает, и сразу говорю ему:
— Ты уже не тот, что был месяц назад, ты уже не юнец. На днях эскадрилья уже воевала под твоим руководством и хорошо воевала! Так отбрось все сомнения!
Услышав имя Клавдия, командир транспортного самолета обращается к нему:
— Камарада Клавдий! Разрешите поздравить вас: командование присвоило вам звание капитана.
Клавдий в смятении. Капитан — большое и почетное звание в республиканской авиации, немногие из летчиков носят его.
— Я постараюсь оправдать новое звание! — взволнованно отвечает он на поздравление.
Час проносится как несколько минут. Мы с Хуаном еле успеваем сбегать за своими чемоданчиками, взять инструменты Хуана (он неразлучен с ними), поговорить на прощание с летчиками.
