Николай Скрицкий - Флагманы Победы. Командующие флотами и флотилиями в годы Великой Отечественной войны 1941–1945
Чтобы решиться отдать приказ встретить неизвестные самолеты огнем после строгих указаний не поддаваться на провокации, требовалось немалое мужество. Позвонивший ночью из Москвы Берия объявил донесение Октябрьского паникерским. Не сносить вице-адмиралу головы, если б он ошибся[320].
Позднее Маршал Советского Союза Г.К. Жуков отмечал в записках, что Черноморский флот стал одним из первых объединений, организованно встретивших нападение[321].
Противнику не удалось с помощью постановки донных неконтактных мин заградить вход в севастопольские бухты.
Начались военные будни. Филипп Сергеевич занимался минными постановками и формированием морских бригад, ремонтом кораблей и эвакуацией населения. Не ограничиваясь оборонительными действиями, уже в 15.00 22 июня он телеграфировал в наркомат ВМФ: «Немецкие самолеты непрерывно безнаказанно бомбят Измаил. Румынские мониторы уничтожают погранзаставы, а наша авиация ничего не делает. Прошу бомбить Тульча, Исакча, аэродромы противника»[322]. Вскоре корабли эскадры обстреляли нефтехранилища в Констанце, авиация бомбила промыслы в Плоешти, в море развернулись действия подводных лодок.
Подготовленная в предвоенные годы Дунайская флотилия явилась единственным объединением, которое во взаимодействии с сухопутными войсками заняла часть неприятельской территории и удерживала ее, пока ее флангу не стали угрожать наступающие войска противника. Уже утром 22 июня корабли флотилии вступили в перестрелку с батареями Галаца.
Командующему приходилось заниматься вопросами сбережения и опознавания своих кораблей, плавания кораблей строго по протраленным фарватерам, поддержанием боеготовности, борьбой со слухами о десантах, которые отнимали время, и нарушениями скрытности переговоров по телефону. Потребовалось срочно усиливать зенитное вооружение кораблей, разгадывать секрет магнитных мин и вырабатывать меры борьбы с ними, рассредоточить склады боеприпасов.
Октябрьский после войны выступал против постановки минных заграждений у своих баз. В воспоминаниях он писал: «Зачем нужно было с первых дней войны ставить минные заграждения? Против кого их ставили? Ведь противник-то сухопутный, он на море имеет главным образом авиацию да торпедные катера, которым мины – не помеха. И вот, несмотря на то что мины будут больше мешать нам, чем противнику, заставили нас ставить мины, на которых больше погибло своих кораблей, чем противника. У нас одних эсминцев погибло три: «Дзержинский», «Смышленый», «Совершенный»[323].
Не один Октябрьский считал, что минные заграждения ставить у Севастополя не было необходимости. Однако 22 июня нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов приказал ставить мины. С 23 июня по 21 июля Черноморский флот поставил в районе Севастополя, Одессы, Керченского пролива, Новороссийска, Туапсе, Батуми и озера Устричное 7300 мин и 1378 минных защитников, то есть более половины запасов минного оружия. На минах подрывались свои боевые корабли и транспортные суда. Мины мешали маневрированию кораблей. Октябрьскому пришлось организовать траление мин, чтобы расширить фарватеры[324].
Особую тревогу вызывали ложные донесения разведки. Уже в начале июня Октябрьский сообщал Кузнецову, что на Черном море 10–12 неприятельских подводных лодок. Сразу же после авианалета на Севастополь был организована противолодочная оборона портов (противолодочные сети и боны, патрулирование кораблей и авиаразведка). Для той же цели были использованы 8 из 12 подводных лодок, высланных в море. В июне-июле разведданные сообщали неверные сведения о возможном прибытии в Дарданеллы итальянской эскадры, об ожидании прибытия итальянских эсминцев в болгарские порты и т. п., о движении немецких подводных лодок по Дунаю, о прибытии в Констанцу и Варну германских кораблей и моряков[325]. Вся эта дезинформация заставляла не только расходовать моторесурсы кораблей и самолетов, но и тратить силы и средства для противодесантной обороны от нападения с моря и воздуха.
В частности, вечером 23 июня из штаба Дунайской военной флотилии поступило неверное сообщение о выходе из Констанцы 6 эсминцев и миноносцев. Посланные на перехват лидер и 2 эсминца противника не обнаружили. Второй выход к острову Змеиный (Фидониси) в ночь на 9 июля для поиска и уничтожения якобы шедших с десантом транспортов также оказался бесполезным[326].
Более того, такая ориентировка нервировала людей. Летчики обнаруживали многочисленные подлодки, подводники пробовали по ошибке атаковать свои подводные корабли, а на суше от бойцов истребительных батальонов поступали сообщения о высадке морских и воздушных десантов, вскоре опровергнутые. Но сообщения продолжались, и Октябрьскому приходилось принимать меры и докладывать в Москву о несуществующей угрозе. В первой декаде июля он выслал дополнительно 5 подводных лодок и требовал от командиров военно-морских баз и соединений усилить бдительность на случай морского или воздушного десанта, так как поступили от агентуры сведения о выходе из портов Болгарии и Румынии 37 судов с войсками. Такие сведения, поступавшие в Москву, заставили наркома ВМФ 13 июля предупредить Военный совет Черноморского флота о возможности активных действий противника. Нарком писал, что «…оборона побережья на ближайшие дни должна считаться основной задачей Черноморского флота». Подобные указания поступали и позднее[327].
Из активных действий начала войны следует отметить обстрел Констанцы в ночь на 26 июня лидерами «Москва» и «Харьков», которые должны были действовать под прикрытием крейсера «Ворошилов» с 2 эсминцами и при поддержке авиации. Обстрел оказался удачным. Артиллерийским огнем были подожжены нефтесклад в порту и поезд с боеприпасами. Однако при действии на минном поле подорвался и погиб лидер «Москва»[328]. Октябрьский после войны считал неверным, что для обстрела Констанцы послали лидеры, действовавшие на минном поле. Он полагал более подходящим вести обстрел с крейсеров, вооруженных дальнобойными пушками. Так и было сделано в ноябре 1942 года при обстреле базы в Сулине[329].
Уже в июле Октябрьский решил просить командование флота ремонт производить в Севастополе, чтобы не гонять корабли в Николаев. Скоро вопрос решился сам собой, ибо фронт дошел до Николаева. 15 августа был оставлен Николаев, 21 августа – Очаков.
4 июля командующий отправил на Кавказ бригаду крейсеров и бригаду эсминцев, приказав части их быть в часовой, а остальным – в трехчасовой готовности. То же относилось к кораблям, остававшимся в главной базе[330].
