Станислав Вольский - Сен-Симон
Судьба этой группы и тяготеющих к ней «филантропов» из крупной буржуазии — останавливаться во всех вопросах на полдороге, уклоняться от смелых решений и вечно искать компромиссов, скрашивая робость мысли обманчивым блеском фраз. Сочетание бездеятельности с чувствительностью характерно для всех почти поэтов и мыслителей этого периода. Томная усталость, мировая тоска, культ интимных настроений, беспредметные порывы ввысь, идущие рука об руку с холодной расчетливостью, недовольство верхами и боязнь низов — таков духовный облик этого поколения, столь блестяще охарактеризованного в воспоминаниях Альфреда Мюссе. Слащавый Ламартин, роняющий слезу по каждому случаю, — кумир интеллигентной молодежи. Лишь в конце 20-х годов, накануне революции 1830 года, его затмевает бурно-пламенный Виктор Гюго, мастер героической позы, но столь же неопределенный и туманный по части идей, как и его предшественник.
А между тем перед этой нерешительной, мятущейся буржуазной интеллигенцией поставлен ряд проблем, и политических, и социальных. Речи парламентских либералов не вразумляют Бурбонскую династию. Власть по-прежнему остается в руках старой аристократии. Ропот усиливается, антиправительственное настроение охватывает и город, и деревню: страна все быстрее и быстрее катится к революционной пропасти, на дне которой уже вырисовывается пугающий лик пролетариата. Из его рядов уже и сейчас выходят наиболее решительные заговорщики и члены тайных обществ. Не повторит ли он 1793 год? Чьи головы будет он на этот раз носить на пиках? И как успокоить его гнев? «Заласкайте его», — советуют филантропы вроде Босежура и Ларошфуко. «Заставьте его склониться перед волей бога, но истолкуйте ее в духе обновленного католицизма», — советуют де Местер, Бональд, Шатобриан.
В области житейской практики — филантропия, в области философских исканий — религия. Вот лозунги, которые напрашиваются сами собой у буржуазной интеллигенции того периода. В этом же направлении, подчиняясь духу времени, идут и ученики Сен-Симона.
Мы уже указывали, что сен-симоновская философия истории, глубокая и плодотворная по своим основным тезисам, при своем применении к отдельным вопросам проявляла величайшую внутреннюю двойственность и разрывала бытие на две равноправные и независимые друг от друга половины — область материальную и область духовную. В ее дальнейшем развитии оба эти элемента неизбежно должны были окончательно оторваться один от другого и положить начало двум различным мировоззрениям, одно из которых обосновывало свои выводы положительной наукой, другое — религией. Представителем первого направления был Конт, представителями второго — ближайшие ученики Сен-Симона — Олинд, Родриг, Анфантен и Базар.
Некоторое время после смерти учителя все они держались вместе. Был основан журнал «Производитель», который должен был истолковывать и разрабатывать идеи Сен-Симона. Политические и философские статьи писал Конт, экономические — Анфантен (1796–1864). Конт развивал там основные мысли своей «положительной философии», разделявшей всю историю человечества на три периода: период теологический, когда человечество жило целиком под властью религиозных идей, период метафизический, когда оно пыталось осознать явления жизни с помощью отвлеченных рассудочных построений, и период положительный, когда и теорию и практику оно начало выводить из доказанных опытом научных истин. Но эти положения еще не были додуманы им до конца и не вступали в конфликт с настроениями прочих сотрудников.
Анфантен был слишком занят социально-экономическими вопросами, чтобы уделять много внимания уклонам своего сотоварища по журналу, и предпочитал углублять теории Смита и Рикардо. Характерно, между прочим, что уже в этот начальный период своей деятельности он нащупал главный нерв социального вопроса — теорию стоимости. Раз ценность всех вещей основана на труде, — говорил он, — и раз рабочий не получает полного эквивалента за этот потраченный им труд, то это значит, что «рабочие платят некоторым людям за то, что те пребывают в бездействии». Социальные выводы из этой мысли он сделал впоследствии.
«Производитель» успеха не имел и в конце 1826 года перестал выходить. Но сен-симонисты не разошлись. Центром их был «ипотечный банк», где Родриг занимал должность директора, а Анфантен — кассира. К ним присоединились Эжен Родриг, брат Олинда Родрига, финансисты Эмиль Перейра и Исаак Перейра и Базар, один из основателей французского революционного тайного общества карбонариев, стремившегося к низвержению Бурбонской династии и учреждению республики. Пропаганду они вели главным образом среди учащейся молодежи, буржуазного общества и отчасти в военных кругах.
Социальный состав сен-симонистской группы заранее предопределил то направление, по которому должно было пойти дальнейшее развитие ее теорий.
Все руководящие сен-симонисты — люди богатые или во всяком случае обеспеченные. Они непосредственно связаны с коммерческим миром, ведут крупные финансовые операции и превыше всего почитают спокойствие и порядок. Революция, откуда бы она ни исходила, страшит их, и реформы Сен-Симона увлекают их потому, что они сулят «избавление от всех насильственных переворотов». Стоять во главе государства и мирно законодательствовать, не боясь ни аристократов, поверженных во прах, ни рабочих, обезоруженных хорошими заработками и филантропическими подачками, — это ли не завидная судьба?
А у ловких дельцов, вроде братьев Перейра, симпатии к сенсимонизму подкрепляются, вероятно, и чисто личными соображениями. Сен-симонизм — хорошая реклама. Банкир-филантроп, выдающий ссуды под залог недвижимости исключительно из любви к человечеству, — явление довольно редкое в нашем грешном мире. К такому банкиру клиенты побегут толпами, если их удастся убедить в благородстве его стремлений. Ради этих будущих благ можно пойти на кое-какие жертвы в настоящем.
Аудитория сен-симонистов — буржуазная интеллигентная молодежь. Среди нее есть и художники, и музыканты, и артиллерийские офицеры, но больше всего воспитанников Политехнической школы. Она недовольна политическим строем, она требует реформ и мечется между либералами вроде Бенжамена Констана и революционерами-заговорщиками. Наиболее вдумчивые несмело тянутся к пролетариату, но их отпугивают разговоры о заработной плате, грубые манеры, мечты о социальном равенстве, скрытое, но то и дело прорывающееся недоверие бедняка к богачу. Эти люди не из их лагеря. С другой стороны, нельзя пойти и в стан богатых политиканов, неспособных ни к чему, кроме оппозиционной воркотни. Нужно что-то среднее, нужна либеральная политика под социальным соусом, нужна программа, обещающая сносное существование и видное общественное положение ученым, художникам, инженерам и в то же время не вполне забывающая об интересах «меньшого брата». Эту-то программу и развернули сен-симонисты. Естественно, что к ним потянулись промежуточные социальные слои, внося в сен-симонистскую секту все свойственные им черты — половинчатый радикализм, переменчивость политических настроений, туманную сентиментальность, робкую филантропию.
