Валерия Троицкая - Телеграмма Берия
Ключевую роль в этом переходе сыграл Сергей Петрович Капица. Когда в начале 1963 года я полностью осознал, что работать в Институте физических проблем я больше не хочу ни в каком качестве, встал вопрос, куда направиться. Решившись, я обратился к Сергею Петровичу Капица (его отец, академик Пётр Леонидович Капица был тогда директором ИФП). Я сказал ему, что работа в четырёх стенах ИФП меня не устраивает, что я завидую его брату Андрею, слетавшему год назад на самолёте в Антарктиду, и что я хочу путешествовать, а не просто исследовать металлы при температуре жидкого гелия. Услышал я в ответ замечание о чесотке в ногах, намёк на мои цыганские корни (что действительно на одну четверть правда) и деловое предложение представить меня Троицкой в ИФЗ — в тот момент имени и отчества я не знал, а фамилия мне ничего не говорила.
Деталей первой встречи с Валерией Алексеевной я не помню, осталось только ощущение деловой доброжелательности. Расспросив меня о моём образовании и полюбопытствовав, откуда я знаю академика Капицу и его сыновей, она передала меня на дальнейшие расспросы сотрудникам отдела. Что меня поразило — это наличие среди персонала отдела сразу двух человек с высшим театральным образованием. Да, Геннадий Павлович Михайлов и Александр Фёдорович Смирнов были профессиональными дипломированными актёрами. Конечно, они не занимались работой по специальности — А. Ф. Смирнов заведовал административно-хозяйственными делами отдела, Геша Михайлов (по отчеству его никто не называл) переквалифицировался из актёра в полярника-наблюдателя и активно участвовал в полевых работах по всех полярных регионах, забирался даже в Антарктиду.
Видимо, моя кандидатура активных возражений со стороны сотрудников не вызвала, при очередном телефонном звонке я узнал, что могу выходить на работу, как только получу на руки трудовую книжку. Это событие произошло 3 марта 1963 года, с этого дня и на протяжении следующих 18 лет я был сотрудником Отдела электромагнитного поля земли (ЭМПЗ).
Жизнь и работа в ЭМПЗ полностью соответствовали моим ожиданиям. Взаимопомощь со стороны сотрудников была естественным стилем поведения, все постоянно куда-то уезжали, приезжали, привозили ленты, сидели за обработкой лент, докладывали на семинарах, опять ехали в командировки в самые немыслимые места, и все постоянно знали, что делают все остальные. За 8 месяцев 1963 года я успел побывать в Казахстане и Киргизии с группой Олега Михайловича Барсукова, объездил всё Рыбинское водохранилище во время профильных исследований по территориям Ярославской и Вологодской областей и наконец поехал в Мурманскую область — Апатиты и Ловозеро — для испытания экспериментальной цифровой аппаратуры УДАР, разработанной в нашем институте.
Присутствие Валерии Алексеевны за кулисами всех этих работ ощущалось постоянно. Это не было давление или угроза, это было скорее ощущение того, что в нужный момент некий сильный интеллект положит результаты работ на свой стол, а мы соберёмся вокруг этого стола. Тут Троицкая своей скороговоркой скажет обязательное «Ну, дети мои…» и начнёт разбирать результаты, спрашивая пояснения от исполнителей. И как-то всегда так получалось, что вроде ничего особенного она не говорила, но вдруг прояснялось значение этих наблюдений в системе знаний, становилась важна идея наблюдений, и определялись сами собой те направления, куда надо двигаться дальше. Часто случалось так, что идею для развития работы предлагал кто-то из сотрудников, но только после того, как Валерия Алексеевна высказывала несколько комментариев к этой идее, становилась ясной её настоящая ценность (или наоборот, завиральный характер идеи). Припомнить что-либо подобное из опыта своей работы в Институте физических проблем я не мог, там чётко ощущалась разница между учёным — руководителем работ и техником или инженером исполнителем.
В декабре 1963 года меня, Лёню Баранского и Валю Воронина вызвали к Троицкой. Речь пошла о совместных советско-французских работах по исследованию микропульсаций магнитного поля Земли в сопряжённых точках. Выяснилось, что сопряжёнными точками называют две точки на поверхности Земли, где проходит одна и та же силовая линия магнитного поля — в северном и в южном полушариях. В южном полушарии выбирать ничего не приходилось — там, у французов, существовала геофизическая обсерватория на острове Кергелен в центре Индийского Океана. Задача состояла в том, чтобы подобрать по геомагнитной карте сопряжённую с этой обсерваторией точку в северном полушарии и расположить в обеих точках комплекты идентичного оборудования для измерения и регистрации вариаций магнитного поля Земли.
В сущности, работа была уже наполовину сделана — комплект аппаратуры французского производства уже был установлен на Кергелене, а второй комплект французские инженеры привезли в Москву. Оставалось найти подходящую точку на севере Европейской части СССР, отвезти туда аппаратуру и запустить её в эксплуатацию.
Вся эта затея могла окончиться большим провалом, если бы не внимательное отношение к делу Валерии Алексеевны. Она сразу спросила нас, собравшихся: «А кто из вас видит препятствия на пути этого проекта?»
Это был тот самый вопрос, который стоило задать. Тут же выяснилось, что нужная нам точка находится в Архангельской области в верховьях реки Пинеги. Железная дорога проходит от этого места на расстоянии 180–200 км (город Котлас), шоссейная дорога до места отсутствует, хотя с декабря по март существуют укатанные зимние дороги. Единственное круглогодичное средство транспорта — самолёт. Причём там летают только АН-2 (1200 кг груза или 12 пассажиров).
Электроснабжение в этом регионе отсутствует. Деревни и посёлки все имеют автономные дизель-генераторы, обычно свет подаётся утром с 6 до 10 часов и вечером с 6 до 11 часов. Для производства круглосуточных геофизических наблюдений необходимо обеспечить автономную выработку электроэнергии, то есть иметь собственную электростанцию. Экспедиционный отряд должен иметь в своём распоряжении хорошую машину, приспособленную к условиям Архангельского Севера.
Для решения этих задач требовалось время, между тем обнаружился ещё один неприятный факт — никто в отделе ЭМПЗ, за исключением Валерии Алексеевны, не говорил и не читал по-французски. Все описания и инструкции к аппаратуре были составлены на французском языке и требовали перевода, а те люди, которые собирались обслуживать эту аппаратуру в Архангельской области, должны были хоть как-то с ней ознакомиться.
«Дети мои! — сказала Троицкая, — я вижу только одно решение — отправляем всех троих французов с аппаратурой в Борок к Большакову, вы будете пасти их там, запустите аппаратуру, разберётесь, как она работает, напишете перевод инструкций, для этого Иностранный отдел Академии Наук даёт вам в помощь профессиональную переводчицу».
