Михаил Пантелеев - Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.
Сразу же после беседы последний послал руководству КПА письмо, в котором поделился своими впечатлениями о Вильямсе. Он сообщил, что московскому эмиссару надлежит помочь «в подготовке южноамериканского конгресса, уже откладывавшегося много раз, и в то же время наблюдать за работой наших партий. Таким образом, — продолжал Кодовилья, — речь вдет не о цензоре, а о сотруднике. Не надо забывать это, учитывая опыт прошлого. Я беседовал с ним по широкому кругу наших вопросов, и мы полностью сошлись во мнении… Этот товарищ произвел на меня чрезвычайно благоприятное впечатление. Я полагаю, что на этот раз нам достался полезный сотрудник; с другой стороны, речь идет о достаточно уважаемом в Москве человеке, который выполнял ответственные задания во многих странах»[279].
В письме секретарю Южноамериканского секретариата (бюро) Коминтерна Хосе Пенелону, посланном 25 апреля 1926 года уже из Москвы, В. Кодовилья уточнил, что он имел в виду под «прошлым опытом»: деятельность предыдущего представителя ИККИ в Южной Америке Михаила Алексеевича Комин-Александровского, оставившего о себе дурную память[280]. Опасаясь «повторения пройденного», представитель КПА в разговоре с Г. Зиновьевым коснулся и назначения Вильямса. «Я ему сказал, что нашей партии достаточно представителей типа Александровского, который, вместо того чтобы сотрудничать с нами в политической работе, ей мешал, и мы надеемся, что Вильямс не будет заниматься тем же. Зиновьев мне сказал, что у него нет сомнений относительно способностей Вильямса, поскольку он уже выполнил ряд важных заданий, но, учитывая предшествующие события, он не удивится, если тот пустится плести интриги по русскому вопросу», — информировал В. Кодовилья.
В свете последующих событий любопытна рекомендация, которую дал В. Кодовилья Хосе Пенелону на случай возникновения конфликта с представителем ИККИ: не поддаваться, продолжая придерживаться собственной линии, но обязательно проинформировав о ситуации руководство Коминтерна[281]. Таким образом, В. Кодовилья заранее, независимо от сути вероятных разногласий, утверждал правоту аргентинской стороны!
Как видно из письма, Г. Зиновьев продолжал считать Бориса Михайлова не то сталинским агентом, не то ловким карьеристом. В этой связи встает вопрос о мотивах отправки Вильямса в далекую Южную Америку. Не исключено, что он сам напросился в командировку. По натуре Вильямс был легким на подъем человеком, склонным к постоянной встрече с неизвестным. В письме Ф.Ф. Раскольникову (работавшему в Коминтерне под псевдонимом Петров) от 24 июля 1925 года есть такие строки: «…Я приобретаю все большую тренировку в области пожирания пространства, что весьма полезно для тех далеких путешествий, о которых мы с Вами в свое время говорили и о которых — пользуюсь случаем Вам это подтвердить — я не забыл думать; всегда готов к ним». Но возможно, что «латиноамериканская страница» в биографии Б. Д. Михайлова появилась благодаря Григорию Зиновьеву.
Сменив паспорт и получив под расписку 1900 долларов от заведующего берлинским пунктом ОМС Александра Абрамова, Вильямс 15 апреля прибыл в Вену. Здесь он пришел к заключению, что, несмотря на требование Президиума ИККИ созвать съезд «немедленно», югославские коммунисты смогут его провести не раньше 15 мая. КПЮ, численность которой не превышала 3 тысяч человек, тогда переживала не лучшие времена: в партии не было единства по важнейшим вопросам, а номинальный генеральный секретарь Триша Кацлерович (1879–1964) уже 8 месяцев как отошел от политической деятельности.
Не желая впустую тратить время, Б. Д. Михайлов с санкции Москвы на пять дней уехал в Швейцарию. Цель поездки состояла в приобретении нового фальшивого паспорта, необходимого для заокеанского путешествия.
Дело в том, что Ж. Эмбер-Дро сумел убедить Б. Д. Михайлова в чудесном свойстве швейцарского паспорта: его владельцу не требовалось визы для посещения стран Нового Света. Уже в Париже обнаружилось, что это совсем не так, и Михайлову пришлось потратить немало времени на хождение в консульства и французское Министерство юстиции. Не обошлось и без взятки (8 долларов!!!) чиновнику аргентинского консульства, в обмен закрывшему глаза на отсутствие необходимых справок.
Съезд КПЮ открылся 17 мая. Вильямс и болгарин Велев (под своей настоящей фамилией Исааков Нахим он в 1928–1929 годах будет работать в Париже, пока его не вышлют из страны, представителем МОПР) оказали существенное воздействие на подготовку принятых документов и примирение ранее враждовавших фракций. Крайне тактично подошли кремлевские эмиссары к формированию руководящих органов партии. «В своих выступлениях и до, и во время выборов мы заявляли, что в вопросе о составе ЦК мы не хотим и не будем оказывать никакого давления на съезд, — писал позже Б. Д. Михайлов, — связывание авторитета Коминтерна с кандидатурой того или иного товарища представлялось нам рискованным и даже опасным, в особенности в атмосфере еще не улегшейся фракционной вражды. Поэтому на Конгрессе мы, подчеркивая нежелание «давить» на волю съезда, ограничились указанием основных принципов, на основе которых, по нашему мнению, должно быть создано новое руководство партии. В качестве этих принципов мы указывали на: 1) необходимость создания руководства, твердо стоящего на линии, намеченной ИККИ, и политической платформы, разработанной и конкретизированной съездом, без тенденций возврата к былой фракционности; 2) необходимость в целях усиления связи руководства с местами и объединения политической работы партии во всей стране — введения в ЦК и ПБ работников крупнейших областных организаций».
Главой секретариата ЦК КПЮ был избран представитель фракции «меньшинства» Сима Маркович. Кроме него, в секретариат вошли Радомир Вуйович, Джуро Салай и с правом совещательного голоса Райко Йованович. Представителем КПЮ в секретариате Балканской коммунистической федерации был единогласно утвержден Бошко Бошкович. 23 мая Вильямсом и Велевым Иосифу Пятницкому была отправлена телеграмма, где были следующие слова: «Съезд КП Югославии благополучно закончился, результаты отличные».
Б. Д. Михайлов Присутствовал на проходившем в Лилле в июне 1926 года V съезде ФКП, на котором в качестве официального представителя Исполкома Коминтерна с речью выступил Жюль Эмбер-Дро. В своем письме жене швейцарский коммунист, ссылаясь на мнение некоторых «товарищей», утверждал, что Вильямс выполняет во Франции фракционное задание И. В. Сталина[282].
По итогам съезда было избрано новое партийное руководство, в которое по требованию Ж. Эмбер-Дро не вошла Сюзанна Жиро, а Альбер Трэн был низведен до простого члена ЦК. На этой мере он настаивал еще в декабре 1923 года! Появились в политбюро и новые фигуры: профсоюзный активист Жюльен Ракамон и Альфред Бернар — оба профсоюзные активисты.
