Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком
- Так он и кинется за машиной, держи карман шире,- успокоил Коркин.Горохова не знаешь, что ли? Да вон он, легок на помине. Не дядька Тимофей витязь.
В россыпи редкого, гнутого-перегнутого ветрами сосняка, что тянулся вдоль гребня прибрежной возвышенности, показался всадник. Вид у него был далеко не богатырский, но конь под ним... Буланый жеребец, тугой под шкурой, в белых чулках на тонких беспокойных ногах, гордо нес грациозно вскинутую голову, покусывал удила и, заламывая мускулистую лебединую шею, казалось, с презрением взглядывал на седока.
- Где это ты разжился, Тимофей Григорьевич? - восхитился Коркин.
Старшина с трудом высвободил ступню, засунутую в стремя, как он сам говаривает, по самое некуда, неловко сполз брюхом с седла, тогда уж, поддержанный Коркиным, извлек из стремени вторую ногу. Махнул рукой в сторону моря:
- Там.
Васин, восторженно смотревший на коня, схватился за повод.
- Какая красивая... Бежевая, да? Дай прокатиться, дядька Тимофей!
Расстроенный Тимофей Григорьевич выдернул чембур из рук Васина, передразнил:
- Кра-си-ва-я... Жеребец это, дурак ты бежевый! Пошел вон, мамкин сын!
Захлестнув чембур за пучок веток, Горохов стал возмущенно говорить Пятницкому:
- Что это творится, Роман Владимирович? Разве это люди? Кто их на свет произвел, чью они титьку сосали? Как их назвать? Ладно, когда людей, если война придумана... Лошадей-то за какие грехи? Пропасть сколько! Весь овраг доверху. Друг на друге, друг на друге... Сгоняли табуны и били, били из пулеметов. Может, посмотрите?
- На людей насмотрелся,- сквозь зубы ответил Пятницкий.- Этого еще не хватало... Рысака-то куда? На парад, что ли?
- Попробую в упряжке, не годится - в хозвзвод отдам... В кустах стоял, взял повод - затрясся, шкура ходуном заходила. Даже лошади умом тронулись от всего этого...
Пятницкий запустил пятерню в черную щетинно-жесткую гриву коня, ласково поскреб. Конь мотнул мордой, приподнял, покачал переднее копыто, напомнил Роману Упора. Такой же холеный и сытый. Только Упор вороной. Пятницкий сунул стремя под мышку, примерил на вытянутую руку, озорно подмигнул Васину - сойдет! - и взял у Горохова повод.
Не кавалерист Тимофей Григорьевич, хотя и при конях в колхозе - на телеге больше. Но все же. А комбат-то куда? Городской ведь, ему ли верхом! Тимофей Григорьевич, снисходительно прощая, покачал головой. Пятницкий вставил носок в стремя, легко и ловко взлетел в седло, пригнетился. Конь строптиво и сбивчиво покопытил землю, но, почувствовав уверенный и требовательный нажим шенкелей, успокоился и сторожко ждал следующей команды. Она пришла с болью врезавшихся удил. Жеребец вскинулся передней частью, высоко поиграл чулками.
Пятницкий посмотрел на восхищенных товарищей и внутренне смутился театральности сделанного, прикрыл смущение шуткой:
- Представление окончено, можно разойтись!
Спрыгнул с коня. Подавая повод Тимофею Григорьевичу, предостерег:
- Держите жеребца подальше от начальственных глаз - враз замахорят.
Женя Савушкин, влюбленно смотревший на комбата из окопчика, крикнул:
- Товарищ лейтенант, вас!
К телефону Пятницкого вызывал Греков.
- Пятницкий, какого черта копаешься? Срочно в штаб полка!
- Ты чего как цербер? В силу новой должности, что ли?
- Подь ты...- разгневался Греков.- Понял, что я сказал?
- Зачем хоть вызывают?
- Придешь - узнаешь.
Глава двадцать восьмая
Первым, кого увидел Пятницкий возле штаба полка, был командир девятой гаубичной батареи капитан Костя-ев. Он сидел на дышле бесколесной брички в распахнутой шинели и, забросив ногу на ногу, писал на тетрадном листке, пристроенном поверх целлулоида планшетки.
- Садись,- сдвигаясь выше по оглобле, Костяев переложил карандаш в левую руку, поздоровался.- Чего запыхался? Гнались за тобой?
- Греков подхлестнул,- усаживаясь, ответил Пятницкий.- Что за экстренные сборы?
Понимая, что больше не напишет ни строчки, Костяев сунул писанину в планшет и с треском придавил кнопки-застежки.
- Кто-то решил, что воевать не умеем. Учения якобы, в войну играть будем.
- Если будем драться на улицах Кенигсберга, Хасан, какие тут игрушки,возразил Пятницкий.- Кенигсберг - не Гумбиннен, не Прейсиш-Эйлау. Столица прусской военщины, крепость. Не грех и поучиться кое-чему... Уже сказали об учениях?
- Кто скажет? Варламов наш? Черта лысого он скажет, как всегда, будет тянуть до последнего,- Костяев поморщился, сплюнул в сторону.- Изжога замучила, соды бы... Он и взводным-то в сюрпризы играл, а сейчас и подавно. Слышал, что полковника ему присвоили? Замараеву и Торопову подполковников.
- Откуда мне знать, сижу у моря, жду погоды.- Пятницкий простодушно улыбнулся.- Можешь передать начальству мои сердечные поздравления... Но откуда об учениях известно?
- Седунин, адъютант Варламова, по секрету всему свету. У него, поди, моча-то не держится, а тут... Сегодня Седунин вообще не от мира сего. Вежливый, учтивый, только что шарниры не скрипят в пояснице. Одну новость, правда, зажал. Вякнул о должностных перемещениях - и захлопнулся. Из приказа, говорит, узнаете... Вон товарищ Греков топает, может, он что знает.
Подошел начальник разведки дивизиона Греков, замещавший комдива. Считая, что телефонный разговор - это почти что виделись, не поздоровался, воскликнул с наигранной веселостью:
- Сидите, боги войны? По машинам пора.
- Не так туманно можешь? - сердито спросил Костяев.- Все же командир дивизиона сейчас, должен быть осведомлен.
- Нашел командира! Калиф на час. Мотаюсь, как соленый заяц. Ни зама, ни начальника штаба.
- Значит, о перемещениях ничего не знаешь?
- Абсолютно,- заверил Греков и показал покрасневшими от хлопот и усталости глазами на штабной домик, где подсобралось порядочно народу, стояли две бортовые машины, "додж".- Побегу, не задерживайтесь.
- Может, Грекова оставят на дивизионе? - посмотрел ему вслед Пятницкий.
- Вряд ли. Вот Павла Еловских бы.
- Павла - это верно,- подтвердил Пятницкий и почувствовал неловкость от сказанной неправды. Вспомнился застольный разговор в Цифлюсе, и Пятницкий убежденно подумал: "Нет, не мог бы Еловских командовать дивизионом", но обрядовая, освященная обычаем превосходная степень, употребляемая в разговорах об убитых хороших людях, взяла верх. Пятницкий не очень твердо, но повторил: - Павла - это верно.
Костяев кивнул в сторону группы офицеров.
- Гляди, Гриша Варламов зубы скалит. Значит, на сегодня страшного для нас нет, а сюрпризы будут.
Варламов в новой бекеше с полковничьими погонами, с огромным планшетом, какие можно увидеть только у летчиков, стоял в окружении штабных офицеров и от всей души смеялся над чем-то сказанным сдержанно улыбающимся начальником штаба Тороповым. Увидев приближающегося Костяева, Варламов, покинув свою веселую свиту, пошел навстречу.
