Вольф Долгий - Разбег. Повесть об Осипе Пятницком
Обзор книги Вольф Долгий - Разбег. Повесть об Осипе Пятницком
Перу писателя принадлежат также пьесы «После казни прошу», «Думая о нем», «Человек с улицы» и киносценарии художественных фильмов «Я купил папу», «Алешкина охота», «Первый рейс».
Повесть «Разбег» посвящена ученику и соратнику В. И. Ленина, видному деятелю КПСС и международного коммунистического движения Осипу Пятницкому. Книга охватывает почти двадцать лет жизни профессионального революционера. Немало страниц посвящено II съезду РСДРП, Пражской конференции, Кенигсбергскому процессу 1904 года.
Повесть, тепло встреченная читателями и прессой, выходит вторым изданием.
Вольф Долгий
Разбег
Повесть об Осипе Пятницком
Глава первая
Стражник Неманского поста Таурагенской пограничной бригады Котлов лежал в «секрете» и тихо матерился. Распирало Котлова: собачья служба, собачья жизнь; в придачу и мороз звон какой собачий завернул! Не ко времени холодина, ей бы, как то богом от века заведено, на крещенье ударить, так нет, в крещенье и отпустило, оттеплело, зато ныне вот, считай дён на десять запоздалось! — отыгрывается на православных, в бога и в мать его. Хорошо хоть догадало Котлова ватные штаны поверх прочего исподнего натянуть да валяные, войлоком подшитые сапоги надеть, а то ведь и тулуп не поможет, где там, шутейное ли дело — на голом-то снегу, в свежий сугроб по уши влезши, злую ночку коротать… не с крутобокой своей Матреной, хо-хо, на жаркой перине париться!
Сугробик не ахти какой, за можжевеловым дохлым кустиком, но ничего, двоим-то можно схорониться: рядышком лежал еще Стась Сурвилло, сопливый полячок, из корчемной стражи Юрбургского поста; в паре с ним Котлов «секрет» нес у крайней хаты деревеньки вот этой — Смыкуцы называется; не деревенька даже, так, хутор, на пять домов, а поди ж ты, тоже, как чего стоящее, название имеет.
Не понравилось Котлову, как напарник лежит: мертвяк мертвяком, не шелохнется, как дышит и то не почуять; толканул локтем Сурвиллу в бок: не околел, мол, еще, жив? Другой бы, кто понормальней, брыкнулся в ответ, а этот нет, только рожу свою вывернул: жив, мол, жив, не бойся. А чего бояться? Жив, ну и хрен с тобой, не об тебе, басурманин, коли хочешь знать, заботушка — об себе: совсем тошно одному было б.
«Секрет» они с Сурвиллой, ничего не скажешь, с умом выбрали: все поле от леска до хутора насквозь видно; к тому ж и вызвездило ноне, ясно, как завсегда в ядреный мороз выпадает. Сейчас «секретов» таких в округе штук десять, если сосчитать. Проморгали, видать, в таможне Юрбургской контрабанду с газетками какими-то, «Искра», что ли; чего бы путное, шнапс хоть прусский, а то газетки, есть об чем тужить, — так нет, аврал вторую неделю, ни сна, ни отдыха, только чтоб сыскать те газетки. А это все едино что иголку в стоге сена найти — поди-ка, попробуй, приказы приказывать-то легко!
Кому сказать — не поверят, а так вышло, что в стоге сена как раз и нашли газеты, три пачки, по ту сторону этой вот самой речушки, Митвы, в деревне Дойнава. Хозяйку, чей стог был, взяли, понятное дело, за жабры: чьи мол, газетки да откуда? Стервь-баба попалась, сразу в крик, в слезы: а я, мол, почем знаю, не в горнице, мол, стог! И ведь не подкопаешься: стожок тот на вольном ветру, кто хошь попользоваться могёт…
Ну ладно, нашли три пачки и на том спасибо, можно б вроде успокоиться; не без добычи все ж, ан нет, ротмистр Демин, Петр, значит, Александрович, помощник Ковенского, самого наиглавнейшего жандармского начальника на Юрбургском пограничном пункте, еще пуще взъярился, уперся, как бык, свое гнет: за ради трех пачек рисковать — никакого, мол, расчета нет, тут, судя по бывалошным случаям, кру-у-упным грузом пахнет, на тюки должен быть счет — не на пачки… Начальник на то он и есть начальник, как захочет, так и будет: отправил всю, почитай, наличность Таурагенской бригады, да еще с прибавкой Юрбургской корчемной стражи, в «секреты» эти окаянные… вот и торчишь тут, на холоде, как пес какой бездомный, самого б его сюда, борова откормленного! Словом не перемолвиться, молчком околевай тут на морозе! Только ль это? Курить еще страсть как хочется, дымком горячим затянуться!
Котлов покосился на Сурвиллу — лежит себе тихонько, будто так и надо. Новая злость проснулась тут в Котлове: ему, Сурвилле этому, что! Молодой еще, в охотку ему все, до смерти небось радехонек, что на государеву службу влетел, корчемная стража — это тебе не кот начихал, хоть и младшим объездчиком: какая-никакая, а все ж таки власть; теперь он землю копытами рыть согласный, лишь бы отличиться. Знаем мы эдаких, сам такой был! Но все, отбегал свое Котлов — ноги не те, поясницу, спаси и помилуй, ломит, старые кости, без малого полсотня годков… И вмиг прошла злость на Сурвиллу: себя жалко стало. Уж до того жалко — хоть волком вой! В особенности саднило душу не то даже, что рядовым стражником был, а что податься больше некуда; разве что волам хвосты крутить! Выходит, так и сдохнуть ему на собачьей этой службе. Может, и сегодня сдохнет — околеет на морозе, вон как продирает, зараза, до костей, до нутра добрался уже, ни штаны ватные, ни тулуп не помеха ему, селезенку и все прочие потроха отморозить — раз плюнуть, а без потрохов, дураку ясно, человека нет, не человек уже, падаль смердящая, хоть живьем в землю!
Зашевелился вдруг Сурвилло, морду в сторону лесочка вывернул. Котлов тоже глянул туда. И взаправду — вроде б что темное у того лесочка на белом снегу копошится. Зверье аль люди? Люди, точно! Двое, кажись. Наперерез поля идут, прямиком к крайней избе, у которой Котлов с Сурвиллой залег. Двое и есть. Мужики. У одного на горбу мешок какой-то, тяжелый, видать, аж пригнуло мужика. Тот, что следом тащится, поменьше росточком, мальчонка вроде. Посреди поля этот другой забрал мешок у первого, взвалил на себя. Совсем не видно его стало — один куль над снегом колобком катится. Чуток сторонкой прошли, шагах в двадцати. Сурвилло дернулся было к ним — известное дело, молодой, кровь горячая, дурная, да еще выслужиться охота, — но Котлов схватил его за рукав, напарник и приутих.
Прошли злодеи мимо, только под сапогами ихними скрып да скрып, скрып да скрып. Потом, слышно, в окошко избяное постучали. Света там не запалили, но дверь взвизгнула, кто-то вышел во двор, и все вместо черной тенью двинулись к сараю.
Может, пять минут прошло, может, с десяток, но только опять зачернело во дворе. Потоптались там немного да разошлись: один кто-то в дом, остальные двое — со двора прочь; те ль, что явились давеча, другие ли — не распознать, потому как уже не к лесочку, не мимо «секрета» шли, а прямо к обсаженной редкими липами дороге двинулись…
Тут-то Котлов и призадумался: по всему выходило, упустили они с Сурвиллой злодеев, теперь хрен догонишь, ищи ветра в поле. Надо было брать этих двоих; двое на двое — вполне одолеть можно, к тому ж ружьишко у Котлова при себе имеется! Так ихнее благородие господин ротмистр и скажет: пошто, такие-разэтакие, не брали? И чем загородишься? Сурвилле, сукиному сыну, легко, не он старшой тут — Котлов…
Сурвилло сопеть стал под боком — сказать, значит, что-то собрался; так завсегда у него: посопит, посопит — потом голос свой подаст. Так и есть, просипел, ровно душит его кто:
