Мария Арбатова - Испытание смертью или Железный филателист
Как бабушка ни старалась, дома все равно было нечего есть, даже суп из лебеды и сныти казался лакомством. В школе бесплатно давали кусочек кровяной колбасы, какой-то черствый черный пончик и стакан чая с сахарином.
В квартиру подселили семью эвакуированных из Ленинграда, у соседей жила такая же семья. Мужчин практически не было, их высосал из города фронт, а женщины работали с утра до ночи. Было холодно без дров, голодно без еды, но люди охотно помогали друг другу и делились последним.
Если кто-то не приходил на урок, это воспринималось как ЧП, к нему отправлялась целая делегация из класса. Одни помогали по дому, другие рассказывали пройденный материал.
Алексей оторвался от воспоминаний и посмотрел на свои руки — кожа шелушилась от авитаминоза, сейчас бы он с наслаждением выпил тот самый графин рыбьего жира.
Утром снова повели на допрос, но не в кабинет Глоя, а в знакомый подвал. Дали сесть. Через некоторое время пришел Глой, бросил на Алексея приветливый взгляд, уселся напротив и сказал:
— Привет, Козлов, как дела?
— Нормально, — угрюмо ответил Алексей.
— Не надумал рассказать, какое задание выполнял в ЮАР? Кто твои связные? Что тебе удалось узнать о работе лаборатории в Пелиндабе?
— Не надумал.
— Этот стул устроен так, что достаточно ткнуть пальцем, ты грохнешься на бетонный пол. На третий раз потеряешь сознание, — предупредил Глой. — Это наш фирменный способ!
Алексей молчал; он сразу обратил внимание на то, что спинка стула вогнута и короче обычной.
— Западные журналы писали, что в ЮАР делается попытка биологически улучшить белую расу в ущерб черной. Так ты не верь, Козлов! — зло сказал Глой и отошел к стене. — Меня за эти годы никто не пытался улучшать! Особенно по части зарплаты! Джек, наручники!
Охранник подошел к Алексею, завел его руки за спинку стула и застегнул наручниками.
— Джек, пни его!
Охранник легонько толкнул Алексея, и тот полетел вместе со стулом на бетонный пол, ударившись головой и руками.
— Джек, подними его. Ты — русский шпион, это твоя работа. А я 30 лет служу верой и правдой своей родине. — Глой словно оправдывался. — Это моя работа!
Охранник поднял Алексея вместе со стулом.
— Я много видел, много думал, но остался верным сыном своей страны, — похвалился Глой. — Джек, пни его!
Охранник снова чуть толкнул, и Алексей, зажмурившись, снова повалился головой об пол.
— Джек, подними его! — скомандовал Глой. — Пойми, русский, вокруг нас сжимается кольцо, Ангола уже свободна. Но мы защитим апартеид! Ты не думай, ты не один белый в тюрьме! Здесь же сидит священник методистской церкви Седрик Мейзен, он против расизма, так мы с ним тоже не церемонимся. Мы с тобой сейчас находимся на войне, и победителем буду я! Джек, пни его!
Алексей снова упал на бетонный пол и вскоре перестал понимать, сколько раз его поднимали и снова швыряли вниз. В конце концов потерял сознание и сквозь гул в голове услышал, словно усиленный динамиками, голос Глоя:
— Джек, умой его! Он готов!
Почему-то увидел себя в детстве, ныряющим с берега речки Вологды, почувствовал, как вода заливает нос и уши, открыл глаза и не понял, где находится. Сильно тошнило, а взгляд упирался в мужские ботинки.
Один из этих ботинков с силой пнул его в переносицу, и голос Глоя заорал:
— Ты будешь говорить, упрямый сукин сын?
Алексей помотал головой, кровь из носа лилась на губы.
— Джек, я устал, — пожаловался Глой. — В камеру его!
Охрана волоком дотащила до камеры мокрого, окровавленного Алексея. Голова болела и кружилась так, что не мог идти сам. Ночью его сильно рвало, в ушах шумело, и он почти не слышал криков и стонов из динамика. Ссадины на руках кровоточили, а тюремная одежда высохла от воды, но намокла от холодного пота.
К тому же он не мог спать, и это было одним из признаков сильного сотрясения мозга. А чтобы прийти в себя, надо хотя бы несколько дней полежать. Дадут ли?
Алексей подумал, что Центр, конечно же, вытащит его из этого ада, если узнает, где он. Не было ни единого случая, начиная еще с Абеля-Фишера, чтобы не выручали своих.
Давным-давно, когда он был на подготовке, первые руководители, бывшие командиры партизанских отрядов и подпольных групп на территории противника, говорили: «Помни, что бы с тобой ни случилось, домой вернешься в целости и сохранности».
Но сейчас радиограммы Центра шли в пустоту, и там, естественно, понимали, что Алексея взяли, убили или перевербовали. Тюрьма герметична, никто из допрашивающих его разведок тем более не сольет такую информацию нашим.
Его кто-то сдал с анкетными подробностями. Значит, крот сидит очень высоко. И остается надеяться на бога, в которого Алексей не верил, и искать поддержки у духа Чаки, в которого он тем более не верил, хотя и регулярно изливал ему душу в камере.
Глава двадцать пятая
КАК ВЫУЧИТЬСЯ «НА НЕМЦА»?
В какой-то момент накатила жуткая слабость, показалось, что умирает и думает об этом почему-то по-немецки: «Ich sterbe?»
Это рассмешило и вернуло к жизни. Когда же он начал становиться «немцем»? Ну конечно, в школе. Немецкость Алексея Козлова началась с легендарного Зельмана Шмулевича Щерцовского, худющего парня с длинным лицом и пронзительными еврейскими глазами.
В 1939 году, когда Польшу оккупировала Германия, подросток Щерцовский переплыл пограничную реку Буг и благодаря этому остался в живых. Его отец погиб в Бухенвальде, мать — в Освенциме, старший брат — в Ченстоховском концлагере. Сестры тоже прошли через немецкие лагеря смерти, чудом остались живы и впоследствии оказались в Канаде.
Как непонятно откуда появившегося иностранного подданного, вылезшего на берег Буга, Щерцовского посадили в теплушку и ровно к Новому году привезли на станцию Сиуч Вологодской области, где его ждали лесозаготовки. Несмотря на ужасы этой работы, щупленький Зельман Шмулевич выбился в стахановцы и вскоре был отправлен в Вологду на поселение.
Как выпускник гимназии, он владел немецким, английским и французским, латынью, греческим и древнегреческим. Как еврей — ивритом и идишем. Ну а по месту проживания говорил по-польски и на ходу учил русский, осваивая разницу между «стахановцем» и «стаканом».
Хотел пойти в армию добровольцем, но в военкомате иностранцу отказали и не могли придумать, что делать с его активностью. Потом придумали — на год призвали в тыловую нестроевую часть, а оттуда направили учителем в самую маленькую сельскую школу в самом дальнем углу Вологодского района.
