Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)
При царизме людей осуждали и высылали на месяцы и годы в отдалённые районы «административным порядком», без суда. Но в большинстве случаев ссылка того времени переносилась довольно легко, а зачастую неблагонадёжных просто высылали из страны. Ссыльные могли устраивать жизнь по своему усмотрению, государство выплачивало им по девять рублей золотом в месяц, а в то время денег этих в провинции вполне хватало. Деньги ссыльные могли тратить как хотели, в месте ссылки они могли передвигаться свободно, даже вызывать к себе родственников на время или на постоянное жительство. Переписка была разрешена, ссыльные могли заказывать себе книги, газеты и другие необходимые им вещи.
Показательна ссылка Ленина в Сибирь, в Шушенское, неподалеку от Минусинска, где он провёл около двух лет, 1898—1900. Он вызвал к себе невесту, и они в ссылке поженились. Многие из его товарищей ездили к нему за советом. Ленин охотился, свобода передвижения в окрестностях не ограничивалась. Посылал письма за границу и за время ссылки написал книгу «Развитие капитализма в России». Вернувшись из Сибири, он подал прошение и получил паспорт для заграничного путешествия.
Но главное различие состоит в том, что при царизме без оснований не осуждали. Обычно приговору предшествовало судебное разбирательство, где обвиняемый имел право защищаться. Исправительных лагерей тогда не было, смертные приговоры выносились редко, их осуждали в печати.
Никогда уже точно не установить, сколько народу погибло при Сталине, но ясно, что жертв — сотни тысяч. Смертные приговоры выносились без суда, не щадили ни рядовых коммунистов, ни членов ЦК. Из 139 членов ЦК в 1937—1938 годах казнено 98 человек: 70 процентов!.. Из 1966 делегатов восемнадцатого съезда было расстреляно 1008, больше половины, эти данные привёл Хрущёв в своём знаменитом докладе на двадцатом съезде партии[178].
Весной 1938 года я в Бутырской тюрьме познакомилась с женщиной, бывшей при царе в ссылке. Теперь её снова арестовали. Когда конвойный ввёл новенькую, она, улыбаясь, с нами поздоровалась и сразу стала расставлять на столе алюминиевые миски, сосчитав прежде, сколько нас в камере. Когда принесли котёл с супом, она ловко разлила суп по мискам. «Вы здесь точно у себя дома», — сказала одна из женщин, на что новенькая ответила: «Я в Бутырках не в первый раз, уже в третий». И она рассказала нам о себе. «В первый раз я оказалась здесь вместе с мужем: это было в годы студенчества, до революции. Нас арестовали за революционную деятельность, приговорили к году заключения. Освободившись, мы снова стали участвовать в антицаристских заговорах, и опять нас арестовали и посадили в Бутырки. При медицинском осмотре обнаружили, что я беременна. Поэтому меня не приговорили к тюремному заключению, как того требовал прокурор, а нас обоих сослали в Карелию. Там мы жили в деревне, получали от государства денежную помощь. Но там почти всё время лежал снег, было очень холодно. Я к тому же беспокоилась о нашем будущем ребёнке — вдруг мне нужна будет врачебная помощь. У мужа были слабые лёгкие. Ему было запрещено выезжать из деревни, а я могла передвигаться свободно, и он послал меня в сопровождении нашего хозяина-крестьянина в Петрозаводск просить губернатора о переводе в другое место. Губернатор был очень любезен, но дать нам разрешение на переезд он не имел права. По его предложению муж послал заключение врача о своём здоровье и письменное прошение. Через несколько дней посыльный привёз нам от жены губернатора посылку с продуктами и детской одеждой. Скоро мы получили на наше прошение положительный ответ — разрешение переехать в центральную Россию».
Мы, слушавшие эту историю, с трудом могли поверить, что при царском режиме с политическими заключёнными обращались как с людьми, судили в соответствии с законом. Больше я про эту женщину, бывшую в Бутырках в третий раз, ничего не слышала.
Я читала много воспоминаний людей, приговорённых при царе к ссылке или тюремному заключению. Ни один из них не утверждает, что его осудили без всякого повода. Наоборот, они всегда открыто признают, что со всей энергией активно участвовали в нелегальной работе, целью которой было свержение царизма. Большинство старых большевиков отсидели в царских тюрьмах многие годы, но остались живы. Погибли они лишь тогда, когда против них повернулось советское правительство. Многие из этих старых большевиков теперь посмертно реабилитированы, честь их восстановлена. Прав был тот, кто горько пошутил: «Христиане верят в воскрешение после смерти, а коммунисты — в посмертную реабилитацию».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Что в Советском Союзе означает освобождение
Освобождение из заключения должно для заключённого означать радость, свободу, возвращение домой. Тот, кто никогда не жил в Советском Союзе, даже не может себе представить, как недосягаемы здесь для освободившегося счастье и свобода. В других странах для отбывших заключение существуют специальные организации, которые на первых порах оказывают им помощь. В Советском Союзе не так. Там после освобождения начинается суровая бесконечная борьба за существование.
Во-первых, освободившийся из заключения не имеет права жить во многих городах. В документах, которые мне выдали в Воркуте, было написано, что я вышла из заключения. Кроме того, там было несколько тайных пометок, знакомых каждому милиционеру. Мне было запрещено жить в тридцати девяти городах, в том числе в Москве, Ленинграде, Киеве. Самое же неприятное, что люди обычно стараются избегать бывших политических заключённых, боятся их как чумы, лишь бы самим не попасть под подозрение. Родственники и друзья часто не осмеливались помогать вернувшемуся из лагеря, не пускали даже переночевать. Правда, были и такие, кто к освободившимся относился особенно дружелюбно и оказывал им всяческую помощь.
Если бы я вернулась к мужу, мне бы, конечно, разрешили жить под его покровительством в Москве. Но я чувствовала себя оскорблённой и возвращаться к нему не собиралась. Оскорблённое самолюбие заставило меня начать новую жизнь вдалеке от него и без его помощи. Мне нужны были работа и жильё. Приехав в Москву, я сразу пошла к моей бывшей домработнице Александре Сельдяковой, которой написала о своём освобождении ещё из Воркуты. Они с мужем жили в уютной, чистой квартире. Приняли они меня сердечно, на первое время оставили у себя. Последний раз, уезжая в Японию, я оставила Александре на хранение кое-какие свои вещи. Она все сохранила.
Но покоем я наслаждалась всего несколько недель. Потом меня задержала милиция — у меня не было московской прописки. Арест, к счастью, продолжался всего одну ночь, но мне было приказано срочно выехать из города. Куда было деваться? Некоторые из моих влиятельных друзей пытались прописать меня в Москве, а верная Александра нашла для меня у своих друзей в другом районе города комнату. Но я боялась там долго находиться и переехала в Ростов, километров за двести от Москвы, там меня приютили друзья той же Александры. Но и в Ростове нужна была прописка, а прописаться я могла, лишь найдя работу. Поиски были безрезультатны. Пришлось вернуться в Москву, к Александре. И снова меня арестовали и посадили в КПЗ. Кроме меня там находился какой-то грабитель. Я ему рассказала, что единственное моё преступление состоит в том, что я жила в Москве без прописки, он мне очень сочувствовал.
