Товия Божиковский - Среди падающих стен
Эти старухи в первой комнате - в сущности наш заслон. Если бы их не было, немцы, придя в подвал, конечно, перевернули бы все вокруг и, несомненно, обнаружили бы нас. А взглянув на старух, мародеры понимали, что поживиться здесь нечем.
Наше положение теперь казалось нам уже не таким безнадежным, как вначале. Мы чувствовали себя уверенней и перестали считать, сколько нам осталось до гибели. Однако осторожность мы по-прежнему соблюдали со всей строгостью.
Осторожнее всех была Сабина: время от времени она подходила к шкафчику-перегородке, чтобы словом или знаком напомнить нам, где мы находимся. Донеслись сверху голоса немцев - Сабина торопится к перегородке и бормочет будто про себя: "Идон"! ("Идут!") и это "Идон" звучало у нас в ушах долгое-долгое время после освобождения.
Нам пришло на ум, что брошенные хозяевами кошка и собака, которые бродят по дому голодные, злые, - могут навлечь на нас беду. Вой собаки может привлечь внимание двуногих псов, - они могут явиться и пронюхать, что мы здесь, - и горе нам! Кошка, которая все тянется к шкафчику, тоже может привлечь немцев.
Но что делать, как прогнать животных? Мы их гоним, а они возвращаются. Застрелить бы их - но мы боимся шума. Как ни верти, а уничтожить их надо, но без шума. Двое из нас обвязали веревкой шею кошки и задушили ее. Но с собакой так не расправиться. Жребий выпал на нас с Юзеком. Мы накинули на пса мешок, потащили его в палисадник и закопали живьем в яме, которую мы заранее приготовили. Когда мы стали бросать первые комья земли в яму, пес начал бросаться и рваться, но напрасно. Мы вынуждены были довести дело до конца, и через несколько минут от ямы не осталось и следа: мы сравняли ее с землей.
Бедные, несчастные существа! Они ушли из этого мира только потому, что из-за них могли погибнуть другие, еще, быть может, более несчастные.
Мы находили все новые изъяны в нашем укрытии, нам чудились новые опасности. Вот, например, следы отправления естественных нужд в соседних подвалах и в палисаднике, - они ведь тоже могут выдать нас. Мы нашли квартиру, замаскировали ее как следует - и готова уборная. По малой нужде можно не ждать ночи: парни и девушки справляют без стеснения нужду в ведро.
Настроение падает и поднимается, как чаши весов. Одна беда страшнее другой. Одна перевешивает другую. Правда, нам удалось несколько раз обмануть солдат, приходивших в подвал, то ведь мы можем и попасться.
Выстрелы, доносившиеся до нас с линии фронта, не оставляли надежды на скорое спасение. С других участков фронта слышались артиллерийские залпы, то ближе, то дальше - значит, фронт отдаляется. На "нашем" участке бои затихли. Иногда советские пушки подают голос, немецкие отвечают им. Все это только игра. Но и этого довольно, чтобы заставить дрожать наш домик, стоявший меж двух огней. Когда настанет час советского наступления, нас раздавят с двух сторон...
Ясно, что отсиживаться в подвале - это верная смерть: нет никаких надежд выйти живыми из этого полымя. Надо смываться отсюда! Не попробовать ли пробраться ночью с оружием в руках мимо немецких позиций? Но кто знает, не эвакуировали ли немцы все население и из окрестностей Варшавы? Кто-то предложил спуститься к Висле и вплавь добраться до противоположного берега, но не все у нас умеют плавать. А может, завалялась у берега какая-нибудь покинутая лодка?
Как-то утром Эдек и Юзек тихонько пробрались на чердак, чтобы обозреть местность и выяснить, можно ли пройти к Висле. Только влезли на чердак, как заметили приближающихся немцев. Вернуться вниз было уже поздно. Ребята легли, накрылись листами жести, попавшимися под руку, и остались на месте, пока мародеры ушли.
Парни вернулись в подвал с грустным видом: лодки у берега не видно, вокруг рыскают немцы, заметны пулеметные гнезда и артиллерийские батареи. Пропало желание предпринимать какие-то решительные шаги. Небольшой запас воды и еды у нас есть - потерпим до прихода врага и погибнем в бою. Но теснота, грязь и безнадежность заставляли искать пути спасения.
Неожиданно заговорил молчун Эдек: "Недалеко отсюда, на улице Беневицкой, где я жил раньше, есть укрытие. Пусть несколько человек пойдут туда, и тогда здесь станет свободнее".
На другой день утром Витек, Эдек и я пошли туда. Пройдя часть пути, мы нюхом почувствовали немецкий патруль и вынуждены были ползком вернуться назад. На дороге попался нам в руки почти сгнивший мешок сухарей. Верно, он лежит тут давно, с того времени, как советские самолеты сбрасывали продовольствие восставшим. Находка эта компенсировала нам неудачу.
Ночью Марек и Эдек снова отправились в путь. Марек вернулся следующей ночью.
- Ну, бункер хорош?
- Хорош, но там могут поместиться не более пяти человек. Эдек остался там. Теперь надо решить, кто еще пойдет.
В эту ночь ушли Витек, Юзек, Андзя и Стася. С тяжелым сердцем распрощались мы с ними и до самого освобождения уже ничего не слышали о них. Это было на десятый день пребывания в этом убежище.
В душе мы верили, что, когда придет час нашего освобождения, мы снова соединимся с нашими товарищами.
Прошло две, три недели, наступила четвертая. Медленно и уныло тянулись дни и ночи. В промежутках между сном мы мысленно возвращались к прошлому.
Закроешь глаза - и встают картины детства. Как во сне, проходили перед нами образы родителей, братьев, сестер. Вспоминались хедер, школа, молодежные организации. Как в кино, проходили перед глазами города, люди, которых не коснулась коричневая чума. Они не знают, что такое оккупация, гетто, крематории. Они свободны, работают, радуются. Может ли это быть? А мы за что страдаем?
Глаза открываются, и нить раздумий прерывается. Лучше не думать об этом. Но можно ли не думать, когда целый день лежишь без дела с устремленными в одну точку глазами?
И мы встряхнулись и сказали себе: надо попробовать заняться чем-то, чтобы оставалось меньше времени на размышления. Мы установили распорядок дня. В восемь - день начинается сообщением "календаря". В девять - завтрак: корочка сухого хлеба и ложка знаменитого салата: горох с картошкой. Время между завтраком и обедом заполнили лекции. Первой выступила Яся - бактериолог по профессии. Ее рассказ о роли бактерий вызвал большой интерес.
Зигмунд, юрист, говорил на близкую его профессии тему. Ицхак, Юлек и я читали лекции на общественные, политические и научные темы.
Лекции, читавшиеся шепотом, вызывали дискуссии, длившиеся часами. Так убивали мы время: не успеешь повернуться, как наступает уже время обеда. И не раз дискуссии в самом разгаре прерывались голосом Сабины, произносившей привычное: "Идон", - наступала тишина, и все наше внимание было приковано к шагам на лестнице. В голове только одна мысль: "Спустятся? Спустятся и сюда?" Шаги удаляются, и мы продолжаем дискуссию с того, на чем прервали ее.
