Ярослав Голованов - Марсианин (опыт биографии)
Конечно, все обстояло совсем не так благополучно, как писала газета, но безусловная вера в успех, которая сквозит в каждой строке заметки (судя по стилю, ее написал или собственноручно отредактировал С.П. Королев), точно передает настроение ГИРД. Королеву не удалось превратить «бесхвостку» в ракетопланер. Смерть Цандера, бесконечная чреда неполадок и прогаров ОР-2 помешали этому. Но с самой идеей Сергей Павлович не расстался и во вновь образованном Реактивном научно-исследовательском институте он усовершенствовал собственный планер, на котором был установлен жидкостной двигатель. На этом ракетопланере, известном как РП-318-1, летчик Владимир Павлович Федоров совершил 28 февраля 1940 года первый полет, положив начало новому этапу в развитии реактивной авиации.
Вторым детищем бригады Цандера была жидкостная ракета, в которой, как уже говорилось, он мечтал осуществить давние идеи по сжиганию отдельных элементов конструкции. В своей ракете с жидким кислородом в качестве окислителя Цандер именно металл считал основным горючим, а бензин вспомогательным. Наверное, это было его главной ошибкой, которая крайне тормозила всю работу. Дни и ночи работала Первая бригада, постоянно наталкиваясь на непреодолимые технические препятствия и эксплуатационные тупики. Мягчайший человек, Цандер проявил здесь неожиданное упорство, настаивая на новых и новых опытах. Споры начали перерастать в конфликтную ситуацию: Корнеев и Полярный ходили к Королеву жаловаться на Цандера. Королев отмалчивался. Цандера он никогда не поправлял. В конце концов Фридриха Артуровича удалось уговорить заменить металлический расплав порошкообразным магнием. Но и этот вариант не прошел: магний спекался в куски. Лишь отказ от металлического топлива вообще, превращение ракеты Цандера в чисто жидкостную ракету позволили ей взлететь на подмосковном полигоне в Нахабине, увы, через восемь месяцев после смерти Фридриха Артуровича.
Так что же получается: ГИРД для Цандера — сплошная полоса неудач и разочарований? Нет. Десять месяцев ГИРД — это десять месяцев непрерывного движения к совершенству. Цандер работает в дружном коллективе единомышленников, они верят ему, и он верит им. Это еще более укрепляет Цандера в мысли, что он на правильном пути, что будущий прогресс ракетной техники связан именно с жидкостными ракетными двигателями.
Ну а что ОР-2 хлопает, взрывается, что засоряются форсунки и текут штуцера — так это же закономерно: дело новое, опыта нет, сегодня текут, завтра перестанут. Конечно, все эти неполадки утомляют, нервируют, но что поделаешь — таков тернистый путь познания… И тени уныния нет у него, и намека на разочарование. Наоборот, он постоянно испытывает вечно неутоленную жажду работы и работает невероятно много.
Оглядывая эти десять месяцев из нашего сегодня, мы видим, что именно тогда в нашей стране была создана жидкостная ракета классической схемы, с баками, системой подачи и охлаждения двигателя, да и по внешнему виду ГИРД-Х мало отличалась от ракет, созданных гораздо позднее. В монографии доктора технических наук Е.К. Мошкина «Развитие отечественного ракетного двигателестроения» прямо указывается: «Конструкция ракеты ГИРД-Х получила развитие в созданных впоследствии более совершенных советских ракетах».
Не дожидаясь доработки ОР-2, Цандер приступает к проектированию новых двигателей с тягой в 600 килограммов и 5 тонн.
Десять месяцев ГИРД для Цандера — время быстрого разбега для долгого и прекрасного полета, которому не суждено было осуществиться. Его настроение хорошо передает письмо, отправленное Цандером в сентябре 1932 года К.Э. Циолковскому.
Цандер писал:
«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович!
В день Вашего 75-летия шлю Вам горячий привет и сердечно поздравляю. Желаю Вам еще присутствовать при первых полетах в межпланетное пространство и на ближайшие небесные тела. Тот же энтузиазм, который чувствуется при чтении Ваших книг, наполняет также меня с детства, и мы в ГИРДе дружной работой ряда воодушевленных людей продолжим изыскания в счастливой области звездоплавания, в области, в которой Ваши работы разбили вековечный лед, преграждавший людям путь к цели… Самое главное в данный момент — это окончательная разработка и испытание всех предложенных методов реактивного летания и практическое применение их. После успешных испытаний будут, я уверен в том, отпущены соответствующие средства для широчайшего развития дела, и желательно, чтобы и Вы, несмотря на Ваши преклонные годы, приняли еще непосредственное участие в разработке вопросов настоящего дня…
Да здравствует наш юбиляр! Да здравствует работа по межпланетным путешествиям на пользу всему человечеству!
Инженер Ф. А. Цандер.
17 сентября 1932 года. г. Москва».
Через 35 лет профессор Ю.А. Победоносцев скажет на вечере памяти Ф.А. Цандера:
— После К.Э. Циолковского, основоположника теории полетов в межпланетное пространство, Ф.А. Цандер являлся крупнейшим ученым по теории реактивного движения и разработке инженерных основ практического освоения жидкостных ракетных двигателей и ракет…
Ему не удалось стать «крупнейшим». «После Циолковского» Цандера не было: Константин Эдуардович пережил Фридриха Артуровича.
Если, пройдя весь левый коридор гирдовского подвала, вы вошли бы в комнату, где размещалась Первая бригада, то, кроме Фридриха Артуровича, вы обнаружили бы там же столы Полярного, Корнеева, Душкина, Вевер и Сергеева — не так мало для комнаты в 16 квадратных метров без окон. На полках и столах лежали чертежи, стояли песочные часы, аптекарские весы, манометр, динамометр, в углу хранились дефицитные медные трубки, на полу куски нержавейки, графита, меди, бронзы и другие сокровища, не считая печальных свидетельств неудачных экспериментов: лопнувших трубопроводов, разорванных сопел, прогоревших камер сгорания. На стене висел портрет Ленина.
В этой комнате он работал. Не надо было запрещать вести здесь внеслужебные разговоры: в такой обстановке их просто невозможно было вести. Всяким посетителям для бесед назначалось точное время, разумеется, после окончания рабочего дня.
Цандер был странным начальником. Он не только никогда не повышал голоса, но, собственно, никогда и не требовал ничего. Он просил. Не выполнить его просьбу было нельзя: он сам работал так много, что любое небрежение к работе он был вправе рассматривать как личное оскорбление. Иногда, совсем выбившись из сил, он клал голову на стол, подложив под лоб руки, и замирал на некоторое время. Потом вдруг вскакивал и громко говорил, ни к кому конкретно не обращаясь: «На Марс! На Марс!»
