Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое
Выехавшие со мной супруги Тостивен проехали в Царицын и оттуда через Россию во Францию. Они писали мне, что из газет узнали о моем назначении министром Донского войска.
Генерал Каледин благодарил меня за работу в Макеевке и разрешил пробыть несколько дней в Новочеркасске. Но вечером в тот же день неожиданно приехал генерал Юрлов. «Что случилось?» – «Когда вы уехали, мой вагон прицепили к поезду и, не говоря мне ни слова, быстро, не останавливаясь на станциях, помчали к Таганрогу. Не доезжая до Таганрога, на станции Кошкино, поезд остановился. Я вышел из вагона, меня окружили казаки и сообщили, что больше не желают держать фронт, а чтобы мне не попало за это от атамана, предложили считать, что они меня арестовали и везут силой. Я, – сказал дальше Иван Давыдович, – доложил об этом атаману и подал рапорт об уходе в отставку. Моя отставка принята – вы назначены начальником 9-й Донской Казачьей дивизии». Это было 6 января 1918 года. В этой дивизии было 6 полков, которые стояли в разных станицах далеко от города.
Войско болело. Казаки, возвратившись с фронта и не видевши свои семьи по четыре и больше лет, разошлись по домам. А большевики наступали и с севера, и с запада. Задерживали их только партизаны – кадеты, гимназисты, юнкера, совсем дети, под командой Чернецова и Семилетова122 . Каждый день можно было видеть в соборе целый ряд гробов этих детей, погибших за Россию и родной Дон. Каждый день можно было слышать в городе похоронные марши оркестра, сопровождавшего похоронную процессию.
В Новочеркасске никаких войск не было. Дети не могли удержать полчища большевиков, приближающихся к Новочеркасску. Знаменитый партизан Чернецов погиб. Наступила катастрофа.
Атаман Каледин, видя, что положение становится безнадежным, застрелился. Этот выстрел всколыхнул казаков, и в разных станицах начали образовываться группы для борьбы с большевиками. К Новочеркасску уже подходила революционная дивизия Голубова123 . Чтобы спасти офицеров от гибели, а войск в Новочеркасске не было, решили под командой Походного атамана генерала Петра Харитоновича Попова отправить всех офицеров в степи Сальского округа, чтобы, избегая встреч с большевиками, выждать, пока переболеют казаки и поднимутся для защиты Дона. Я тоже предполагал ехать с П.Х. Поповым в Сальские степи, но мои лошади стояли в пулеметной команде, и надо было идти туда. Вестовым у меня был пленный немец – казакам я не верил. Я переоделся в солдата и пошел к пулеметной команде, чтобы верхом присоединиться к П.Х. Попову. Казаки-пулеметчики меня не знали, а вестовой немец был в городе, и чужому человеку казаки лошадь не дали бы. Я сказал, что у меня есть дело к этому немцу и я его подожду. Вскоре пришел из города один пулеметчик и, увидев меня, спросил: «А это кто?» – «Да человек ждет немца, а что в городе?» – «Голубов вошел с полком, занимает выходы из города, ловит и арестовывает офицерье». Я понял, что мне не уйти, но и от пулеметчиков нельзя было сразу уйти, чтобы не заподозрили. Просидел я у них еще минут 15, которые мне показались вечностью, и сказал: «Не могу больше ждать, приду завтра, скажите немцу». Не прошел я от пулеметчиков и ста шагов, как встретил полусотню казаков, идущих занимать последний выход из города. На меня не обратили внимания (в полушубке, в солдатской папахе, с мешком на плече). У заднего спросил: «Что за войско?» – «Казаки-голубовцы, занимаем заставу».
Зашел я в штаб дивизии. Там застал своего бывшего начальника дивизии И.Д. Юрлова. И он, и никто из штабных меня не узнали, пока я не снял папаху. Иван Давыдович заволновался: «Почему вы не ушли? Вам нельзя оставаться, вас убьют». Попрощавшись с Иваном Давыдовичем и со штабом, я вышел. Домой идти нельзя. Куда идти – не знаю, в Новочеркасске всего несколько дней. Решил спросить совета у знакомой дамы, месяца два назад приехавшей из Петрограда. Постучал в окно. «Вы почему не уехали?» – «Не смог, посоветуйте, куда мне идти?» – «Ваши дочери у меня. Александра Вячеславовна, зная, что к ней явятся искать вас, привезла детей ко мне, но вам у меня остаться нельзя, рядом со мной ярая коммунистка. Идите на такую-то улицу, дом номер такой-то, в третьем дворе налево спросите студента Володю». Пошел. Ночь, темно, нашел двор, стучу. Голос за закрытой дверью: «Кто там?» – «Можно видеть студента Володю?» – «А вы кто?» – «Меня прислала к вам такая-то, я генерал Балабин, не успел уехать». Совершенно незнакомый мне Володя открыл дверь и бросился меня целовать. «Приходите к нам – мы вас сохраним». А обо мне все слышали, так как несколько раз выпускали экстренные телеграммы и мальчишки продавали их по городу с криком: «Победа генерала Балабина...» Мне дали комнату рядом с комнатой Володи и его супруги, которые совсем недавно поженились. Забавно было слышать их интимные разговоры: «А у нашего маленького будут такие же зубы, как у тебя?» – и тому подобное.
В город я выходил только вечером и, подражая «товарищам», с полными карманами семечек. Один раз я по Московской улице дошел почти до Платовского проспекта, и на меня так подозрительно посмотрели встретившиеся три матроса, что у меня мороз пробежал по спине. Долго я вспоминал этот взгляд, и больше уже к Платовскому не ходил.
К жене приходили в тот же вечер с требованием сообщить, где я. Жена отвечала незнанием, и, когда три матроса прикоснулись к ней штыками с разных сторон, она сказала: «Если бы и знала, не сказала бы. Какая жена была бы жена, если бы вздумала предавать своего мужа?» На страшную брань она заплакала. Тогда один матрос сказал: «Ну, жена не отвечает за поступки мужа. Давайте оружие, какое у вас есть». Жена отдала им штуцер, только что мне подаренный инженером Тостивеном, а охотничье ружье скрыла, зная, как я им дорожу. С ним я охотился и в Чехословакии, его отобрали у меня немцы, а когда немцы велели возвратить его мне, чехи сказали, что ружье утеряно...
Голубов со своими революционными казаками господствовал недолго. В Новочеркасск прибыл командарм Смирнов, бывший вахмистр лейб-гвардии Казачьего полка, и он всем распоряжался. Когда разнесся слух, что я арестован, жена пошла в отель к Смирнову просить заступиться за меня. Смирнов ей ответил: «Я для того и состою командармом, чтобы заступаться и сохранить офицеров, особенно лейб-казаков. Об аресте Евгения Ивановича слухи не верны – его нигде не нашли». И действительно, из лейб-казаков никто не пострадал. И вообще, поведение Смирнова было выше похвал.
Между прочим, Смирнов собрал директоров всех учебных заведений и говорил им речь, и говорил так хорошо и разумно, что все приняли его за офицера Генерального штаба, а в действительности его образование было только Полковая учебная команда. В полк же он поступил почти безграмотным.
