Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3
Я пил в одиночестве кофе у себя в комнате, думая о ней, когда ко мне пришел с визитом некий молодой человек, которого я не узнал. Он сказал, что имел честь ужинать со мной у художника Сансона.
— Да, да, извините, месье, что не узнал вас.
— Это естественно: вы за столом не отрывали глаз от мадемуазель Сансон.
— Это возможно, потому что, согласитесь, она очаровательна.
— Не могу это отрицать, потому что, к сожалению, слишком хорошо это знаю.
— Вы влюблены в нее.
— Увы, да.
— Ну и любите ее.
— Я это и делаю в течение года, и я начал уже надеяться, когда явились вы и лишили меня надежды.
— Да, месье? Я?
— Да, вы.
— Мне очень жаль, но я не знаю, что здесь поделать.
— Между тем, это нетрудно, и если позволите, я объясню, что вы смогли бы сделать и очень этим меня обязать.
— Расскажите же, пожалуйста.
— Вы могли бы не ступать больше ни ногой в ее дом.
— Действительно, я мог бы это сделать, имей я сильное желание вас обязать; но, кстати, уверены ли вы, что она вас полюбит?
— О! Это моя забота. В ожидании этого, не ходите туда больше, и я позабочусь об остальном.
— Уверяю вас, что мог бы оказать вам такую необычную любезность, но позвольте сказать, что я нахожу странным, что вы на это рассчитываете.
— Да, месье, после долгого размышления. Я узнал вас как человека большого ума. Я решил, что вы поставите себя на мое место и рассудите, и что вы не захотите биться со мной насмерть из-за девушки, на которой, как я думаю, вы не собираетесь жениться, в то время как при моей любви единственное, о чем я мечтаю, — это брак.
— А если я тоже хочу на ней жениться?
— В таком случае мы должны оба сожалеть об этом, и я более, чем вы, потому что, пока я жив, м-ль Сансон не будет женой другого.
Этот молодой человек — хорошо сложенный, бледный, серьезный, холодный как лед, влюбленный, который сделал мне такое предложение в полнейшем спокойствии, в моей собственной комнате, заставил меня поразмыслить. Я ходил по комнате вдоль и поперек добрую четверть часа, чтобы выбрать одно из двух действий и решить, какое из них более храброе и больше отвечает моим устремлениям. Я увидел, что более храбрым было то, что отдавало должное рассудительности моего соперника.
— Что вы подумаете обо мне, месье, — спросил я его с решительным видом, — если я больше не ступлю ногой к м-ль Сансон?
— Что вы проявили сострадание к несчастному, который отныне, чтобы выразить свою благодарность, будет готов отдать всю свою кровь за вас.
— Кто вы?
— Я Гарнье, единственный сын Гарнье — виноторговца на улице Сены.
— Хорошо, месье Гарнье, я больше не пойду к м-ль Сансон, будьте мне другом.
— До смерти. Прощайте, месье.
Минуту спустя заявился ко мне Патю, и я рассказал ему эту историю; он счел меня героем, обнял меня, подумал и сказал, что поступил бы так же на моем месте, но не на месте того, другого.
Граф де Мельфорт, в то время полковник Орлеанского полка, попросил меня через Камиллу, сестру Коралины, которую я больше не видел, дать ответы на два вопроса с помощью моей кабалы. Я выдал два ответа, весьма темных, но говорящих о многом, и, запечатав их, отдал Камилле, которая на другой день позвала меня с собой, не сказав, куда. Она отвела меня в Пале-Рояль, мы поднялись по маленькой лестнице в апартаменты мадам герцогини Шартрской, которая появилась четверть часа спустя, осыпая ласками мою провожатую и благодаря ее за то, что та привела мою персону. После маленького очень любезного предисловия, очень изящно, но без претензии, она стала объяснять мне то, что она не слышала и желает узнать; я сказал ей, что надо разделить вопросы, потому что нельзя спрашивать оракула о двух вещах сразу; она предложила задать вопросы мне самому; я ответил, что она должна написать все своей рукой и положиться на высший разум, который знает все ее тайны. Она записала все, что хотела знать, в виде семи-восьми вопросов, перечитала в одиночестве и сказала мне с гордым видом, что хотела бы быть уверена, что никто, за исключением меня, не увидит никогда того, что она написала. Я заверил ее в этом словом чести; я прочел, и увидел не только, что она была права, но, доставая их назавтра из своего кармана вместе с ответами, я рисковал быть скомпрометированным.
— Мне нужно на это дело всего три часа, и Ваша Светлость может быть спокойна. Если она хочет, она может уйти, оставив меня здесь, но с тем, чтобы никто не зашел сюда, чтобы меня прервать. После того, как я закончу, я запечатаю все в конверт, и мне надо лишь знать, кому я могу его отдать.
— Мне самой, или мадам де Полиньяк, если вы ее знаете.
— Да, мадам, я знаю ее.
Герцогиня дала мне собственными руками огниво, чтобы зажечь маленькую свечку, чтобы я мог запечатать пакет, и удалилась, и Камилла вместе с ней. Я остался, запертый на ключ, и три часа спустя, когда я кончил, вошла мадам де Полиньяк, я отдал ей пакет и ушел.
Герцогине Шартрской, дочери принца де Конти, было двадцать шесть лет. Она была наделена тем сортом ума, который внушает преклонение ко всем женщинам, обладающим этим даром, она была очень живая, без предрассудков, веселая, способная на меткие выражения, любящая удовольствия и предпочитающая их надежде на долгую жизнь. Коротко и хорошо — слова, которые у нее всегда были на языке. Кроме того, она была добрая, великодушная, спокойная, терпимая и постоянная в своих привязанностях. А еще она была очень красива. Она плохо себя вела и пренебрегала указаниями учителя манер Марселя, который хотел ее исправить. Она танцевала, наклонив голову вперед, с носками ног внутрь; несмотря на это, она была очаровательна. Существенным недостатком, который ее огорчал и который вредил ее прекрасному лицу, были прыщи, происходящие, по-видимому, от болезни печени и дефекту крови, что стало, наконец, причиной ее смерти, и чем она пренебрегала до последнего момента жизни.
Вопросы, которые она задала моему оракулу, имели отношение к вещам, волновавшим ее сердце, и между другими, она хотела узнать средство, чтобы удалить со своей прекрасной кожи маленькие бубоны, которые действительно огорчали всех, кто ее видел. Мой оракул был темен в отношении сопутствующих обстоятельств, но не ее болезни, поэтому она высоко оценила его ответы.
На другой день после обеда Камилла прислала мне записку, как я и ожидал, в которой просила отложить все дела и быть в пять часов в Пале-Рояль, в том же кабинете, куда она меня водила. Я пришел туда и старый камердинер, который меня там ожидал, вышел и через пять минут я увидел прелестную принцессу.
После очень краткого, но любезного приветствия она достала из кармана все мои ответы и спросила, не занят ли я; я заверил ее, что я целиком в ее распоряжении.
