Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография
Алекс состроил озадаченную физиономию и призадумался. Бернар опешил и забыл свою рассеянность: лицо его на миг обрело естественное выражение, и даже взгляд его прояснился — с ним это иногда случалось…
Недавно с ним вышел казус. Они оба жили в Стене, и он провожал Рене до дому, поджидая ее, когда она задерживалась. Видя их вместе, соседи стали говорить, что это неспроста, что их отношения выходят за рамки идейной близости и должны кончиться красной свадьбой. Бернар не отвергал этих домыслов — напротив, они ему льстили и, когда намекали на эту возможность, он по обыкновению своему лишь бормотал нечто невнятное. Несмотря на известное всем увлечение политикой, Рене считалась завидной партией: училась в лицее и должна была приобрести хорошую профессию. Бернар это понимал, да и мать ежедневно твердила ему о том же. Так или иначе, но однажды, провожая ее поздним вечером и замешкавшись в узком проходе между стенами, он оглянулся по сторонам, словно побоялся, что его кто-то увидит, и неумело и неловко сжал ее в объятьях. Лицо у него при этом было самое неопределенное, он не объяснил своего поступка, и Рене не сразу поняла, что произошло, — сначала подумала, что он споткнулся и схватился за нее, чтоб не упасть. Бернар, однако, не отпускал ее, выглядел при этом настойчиво, и, хотя по-прежнему не говорил ни слова, лицо его утратило прежнюю бесстрастность и обрело некое уже вполне понятное, хотя лишь отдаленно напоминающее любовь выражение.
— Бернар, ты что? — спросила она, оторопев: до этого она говорила о делах в ячейке и была увлечена предметом разговора. — Разве это так делается?.. — Он замер в ожидании, надеясь, что она подскажет ему как, но она поспешила взять свои слова обратно и развеять его последние надежды: — Да я и не хочу вовсе. С чего ты взял?..
Он выпустил ее и (надо отдать ему должное: у него тоже был характер) никогда больше не опускался до подобных выходок. Он переключился теперь на Ива: стал провожать его домой, заходил для этого в Федерацию. Ему нужно было кого-то ждать, сопровождать и безмолвствовать по дороге — не в одиночестве, а в компании. Ив был от него в восторге: ему никто еще не оказывал таких знаков внимания; он при всяком удобном случае выделял Бернара среди других и прочил в далеко идущие партийные руководители…
Барбю, присутствовавший и при разборе письма Коминтерна, и при описанном выше нагоняе, одобрил строгость Рене и мысленно поздравил ее с успехом. Он тоже считал, что ячейка задержалась на фазе идеологической подготовки, сосредоточилась на философии и оторвалась от живых дел комсомола. Он и теперь воспользовался случаем, чтоб поделиться опытом своей боевой молодости:
— Знаете, что я по этому поводу думаю?.. Нет? Слышали, как Клара Цеткин явилась на первый съезд Компартии? Тоже нет? Тогда ведь все были на нелегальном положении: через границу так просто не перейдешь… — Он обвел ребят лукавым, лучистым взглядом. — Потушили на минуту свет, а когда включили, она была уже в президиуме!
Те обомлели.
— И как это с нашими делами связать? — спросил Алекс. — И с какими, главное?
— Вот я и думаю с какими, — нисколько не смутившись, отвечал Барбю. — Хорошие идеи именно так и рождаются. Иногда с конца — не всегда с начала.
— Вошли и свет потушили, — представил себе Алекс. — Хорошее решение, — и засмеялся — за ним и те двое.
— Вот именно потушили! — стоял на своем Барбю. — Где — неизвестно только. У меня это в голове так и крутится — только выхода пока не вижу.
— Вот и у меня крутится! — развеселился Алекс, забыв даже о том, что пора взяться за Фейербаха, а Гегель до конца еще не разобран. — Свет только тушить негде!
— А нельзя ли посерьезнее? — взъелась на них Рене, еще не вполне остывшая. — Зубы скалить всего проще, а о деле кто-нибудь думать будет? Тоже мне — Мольеры!
— Погоди. — Люк решил изменить ради нее принципам. — Не расстраивайся. Тут рядом выставка открылась. Колониальных товаров. В зале Шапель. Может, там свет выключить?
— Где это? — спросил Алекс. — И что за выставка?
— Ничего не знает! — удивился Люк. — Что ты видишь вообще? Рехнулся совсем со своим экзаменом. Я когда иду, всегда по сторонам гляжу: что да как. Зал Шапель — за Мулен-Руж который. У Монмартра. Мы там кино в детстве смотрели.
— Это интересно! — Рене повеселела. — А внутри что?
— Я в такие места не хожу: загрести могут. Заглянул в дверь. Много чего наворочено. Но и охраны хватает.
— Все. Совет закончен, — распорядилась Рене. — Выходим на рекогносцировку местности. Вроде бы что-то проясняется. Вы идете с нами, Барбю?
— Куда мне? — возразил тот с самоуничижением и превосходством разом. — Не убегу уже от полиции. Это у вас быстрые ноги. А я только так — мысль иной раз могу подбросить… Но думаю, там есть где свет выключить. На выставке этой…
Зал Шапель, что недалеко от Монмартра, внешне мало отличался от соседних зданий и вплотную примыкал к ним. Внутри за ничем не примечательным фасадом скрывался большой зал, использовавшийся как танцплощадка, как кинозал или, как теперь, под выставку. При входе висели афиши, извещавшие парижан, что в настоящее время здесь размещена самая полная экспозиция товаров и плодов колоний: от ближайшего Марокко до отдаленнейших Гвианы и Мадагаскара. Они заглянули, как Люк, внутрь с улицы — там была сказочная панорама, вызывающая к памяти пещеру Али-Бабы: горы бананов, настоящие финиковые пальмы, россыпи из воображаемых руд, слитков золота и иных полезных ископаемых. Вокруг каждого развала застыли в жеманных позах девушки в национальных костюмах: гурии, изображавшие собой не то земной рай, не то сельскую простоту нравов. Выставка, употребляя коммунистический лексикон, была воплощением колониализма в его законченном и неприглядном виде.
— Зайдем? — предложила Рене. — Люк попал в точку. Прямо в яблочко. — Но тот от приглашения отказался:
— Нет, я в такие витрины не ходок. На меня и так у дверей поглядывают. А там просто возьмут за жабры. У них же глаз острый — не то что у вас. — На него и в самом деле уже обратили внимание: кругом было полно охранников. — Пойду прошвырнусь. Пока и вас со мной не застукали, — и потрусил легкой дробной походкой вниз по крутому переулку.
— Пойдешь, Бернар? — спросила Рене. — Надо на месте сориентироваться.
— А сколько стоит вход?
— Франк. Немного.
— Это как сказать, — проворчал он: когда речь заходила о деньгах, он говорил проще и доходчивее. — Франк на общественные расходы… — И потянул с ответом — в надежде, что Рене купит билет из тайных средств комсомола, но она ими не располагала, а свои тратить не захотела: решила больше их не баловать. — Я с улицы погляжу, — сказал тогда Бернар. — Отсюда тоже видно… — и стал с рассеянным видом заглядывать в зал: будто потерял там знакомого.
