В. Стамбулов - Намык Кемаль
Зия – в почетной ссылке, губернатором далекой Аданы, где, убитый невзгодами и крушением всех своих надежд и мечтаний, он не думает более ни о какой политической деятельности. Мидхат тоже б ссылке, Намык Кемаль томится «поселенцем» на Митиленах.
Таким образом все вожаки, все те, кто пользуются популярностью в тех или иных кругах, растасованы по разным углам, находятся под бдительным оком абдул-хамидовской полиции, реорганизации которой новый падишах посвятил все свои силы и заботы.
Однако Абдул-Хамида продолжают тревожить шпионские донесения о Намык Кемале.
Беспокойному ссыльному приписывают намерения бежать на одном из иностранных пароходов за границу, чтобы создать там новый эмигрантский центр борьбы с режимом.
Чтобы предотвратить эту возможность, султан уже готов вновь дать приказ об его заключении в тюрьму, когда бывший великий визирь Махмуд Недим, сам побывавший в короткой ссылке на Митиленах, видевшийся там с Кемалем, а теперь вернувшийся и назначенный министром внутренних дел, дает султану благой совет назначить Кемаля начальником Митиленского округа.
– Это будет самым верным средством помешать его бегству, – говорит он. – Как только он очутится на правительственной службе и будет думать, что сможет своей работой приносить пользу населению, он посвятит всего себя этому делу и откажется от мысли о побеге.
Совет был принят. Старая придворная лисица, Махмуд Недим, оказался дальновидным. Увлеченный мелкой повседневной административной работой, Намык Кемаль на время оставил мысль о бегстве. Он пробыл еще пять лет начальником округа на Митиленах.
Беспросветная атмосфера реакции начала побеждать его бурный темперамент. Его нравственные силы мало-по-малу истощились от всех поражений и невзгод. Энергия была сломлена, крепло мрачное убеждение, что его роль политического борца, патриота и новатора – кончена. Оставалась лишь мелкая деятельность провинциального администратора да личная жизнь.
Но и в этих ограниченных рамках он хотел остаться тем же Кемалем, честным, не способным на компромиссы, свято хранящим идеи и заветы своей молодости.
Как мог, он старался облегчить положение населения своего округа, заботился о его нуждах, пресекал взяточничество чиновников.
Несмотря на свой высокий в провинциальной обстановке пост, он вел самый скромный образ жизни, весьма просто одевался, и когда ему, в силу служебных обязанностей, по торжественным дням приходилось натягивать расшитый позументами чиновничий мундир, он сам первый всячески издевался над этим одеянием, называя его «конской скребницей».
Он не злоупотреблял своим положением и попрежнему оставался бессребренником. Еще в молодости он обычно отдавал отцу почти все заработанные им литературным трудом деньги. Теперь он, как и раньше, посылал отцу весь остаток своего жалованья, хотя тот и не нуждался. Ни деньгам, ни вещам он не придавал никакого значения. Обстановка его дома была скромной почти бедной.
Единственное, что он любил, на что позволял себе тратить деньги, – были книги.
Его семья жила сейчас с ним. Подрастали дети, воспитанию которых он уделял большое внимание, стремясь сделать сына Экрема своим духовным преемником.
Старшая дочь была уже невестой. Кемаль выдал ее замуж за молодого человека – Менемели-заде Рифата, которого он давно полюбил, как сына.
Рифат принадлежал к тем кругам турецкой молодежи, у которой с Кемалем были тесные связи и которая видела в нем своего вождя, наставника и великого национального писателя. Когда Кемаля посадили в тюрьму, первый, кто явился к нему на свидание, сумев преодолеть все препятствия и преграды, был Рифат. Теперь он становился членом его семьи.
Годы шли тусклые, однообразные, безрадостные. Жизнь человека, созданного для больших дел, отмеченного печатью недюжинного таланта и наделенного кипучей энергией, протекала теперь в мелких служебных дрязгах и в застойной обстановке провинциального быта.
В городе, которым он управляет, у него нет друзей, ибо он не выносит глупцов, провинциальных невежественных мещан и не умеет скрывать своих чувств.
Как только к нему заходил кто-либо из провинциальных болтунов, которые не знают, что делать от Праздности, он, поздоровавшись небрежным движением руки, погружался в книгу. Собеседник садился и часами ждал какого-либо внимания, но Кемаль не произносил ни слова. Когда, наконец, непрошенный гость уходил, Кемаль испускал глубокий вздох облегчения: «Ну и послал же аллах дурака на мою голову».
Он не оставляет литературных занятий, пишет романы, драмы, стихи, но печатать их удается с большим трудом.
Мало того, что придирчивая цензура ищет малейшего повода, чтобы запретить то или иное произведение крамольного писателя, ему становится все труднее найти издателей, так как сейчас гражданские мотивы, которыми проникнуто все то, что пишет Кемаль, вышли из моды. Лицо турецкой литературы, под влиянием удушливой атмосферы реакции, изменилось коренным образом. На смену гражданской поэзии романтиков – идеологов, только-что потерпевшей поражение в борьбе с абсолютизмом прогрессивной буржуазии, пришли парнасцы, мистики, декаденты, уходящие от беспросветности, в которую была погружена жизнь турецкого общества, в психологизм личных переживаний и в лирику, являющуюся обновленным и европеизированным изданием старой восточной поэзии.
Нити, связывающие Кемаля с той жизнью, которой он посвятил всего себя, мало-по-малу рвались. Его друзья частью перемерли, частью, как и он, были в более или менее замаскированной ссылке. Большинство давно уже отказалось от борьбы, уйдя в личную жизнь, или было куплено ценою какой-либо крупной чиновничьей должности.
В мае 1881 года в Адане умер Зия. Хотя он и занимал губернаторский пост, но всем было известно, что это лишь скрытая ссылка. С опальным поэтом боялись поддерживать знакомство. Кроме родных и самых близких, никто не шел за его гробом. Вначале на его могиле не было даже плиты с надписью. Это осмелился сделать лишь один из пылких поклонников его таланта, скромный чиновник налогового управления Хасан-Риза.
Когда весть о смерти Зии дошла до Кемаля, он горько заплакал. Вынул фотографию, на которой они были сняты вместе с Зией. Это было в ту эпоху, когда, примирившись после ссоры, вызванной появлением «Харабата», они работали вместе в Конституционной комиссии, во время обманчивой либеральной весны первых месяцев царствования Абдул-Хамид?.. Какими молодыми, счастливыми глядели они оба с этой фотографии!
Кемаль взял перо и, охваченный горьким чувством, напидал на обратной стороне карточки:
И далеки и близки Зия с Кемалем,
Как две мощные силы, пламя в том и другом,
В союзе мы громы в тиранов метали,
Идеей свободы мы им угрожали.
………………..
Вернулся луч[102] к небу, и один на земле
Плачет Кемаль по любимой стране.
С Зией были связаны лучшие воспоминания: бурная молодость, так горячо и самоотверженно начатая борьба, литературная слава, розовые надежды на будущее. Теперь все это было в прошлом. Перед Кемалем гурьбой проходили воспоминания: молодой задор литературных полемик «Тасфири Эфкяра», прелесть первых нелегальных собраний, чувство гордости и отваги, охватывавшие его при мысли об участии в серьезном заговоре, жизнь в эмиграции с ее громадными новыми впечатлениями и неизбежной тоской по родине, литературная дуэль с Зией из-за «Харабата» и, наконец, последние встречи в Конституционной комиссии.
