Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня
Взвилась над аэродромом ракета - мы вырулили на старт и пошли по очереди на взлет.
Следом взлетают истребители прикрытие из братского полка шестерка ЛаГГ-3. Подлетая к Азовскому морю, мы начали снижаться, но тут гитлеровцы открыли по нам огонь из береговой артиллерии. На моих глазах вспыхнул и горящим факелом рухнул в море самолет капитана Покровского. Мне показалось, что на какое-то мгновение наша группа даже замедлила свой полет, а затем ведомые подтянулись к ведущему, и мы опять устремились вперед, к цели.
- Господи! За что же его?.. - вырвалось у меня с детства заученное обращение к богу.
Тит Кириллович Покровский... Он пришел к нам в полк уже боевым летчиком с тремя орденами Красного Знамени. Всех удивляло назначение капитана командиром звена. "Такого летчика, и только командиром звена?" - роптали однополчане. Ведь первый орден он получил еще за бои у озера Хасан, второй - в Испании, третий - в самом начале Великой Отечественной. Иногда Кириллыч как, мы стали звать Покровского, уважительно к его возрасту, - а был он с 1910 года, старше нас всех, - забываясь, рассказывал летчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, и мы хохотали. Но чаще он был как-то замкнут, на долгое время уходил в себя. Однажды после ужина на аэродроме около станции Поповичевская мы устроили танцы. Покровский сидел очень грустный, ни с кем не разговаривал. Тогда я подошла к нему и пригласила на вальс.
- Спасибо, Егорушка. Пойдем лучше погуляем, - сказал Кирилыч.
И мы вышли. Вечер был теплый, светила луна. Мы направились вдоль станицы, и тут капитан поведал мне свою историю. Когда его сбили в девятый раз, самолетов в полку больше не стало. Летчиков оставалось человек пять-шесть, их отправили в учебно-тренировочный авиаполк (УТАП) для переучивания на новую материальную часть. Однако и там новых самолетов не оказалось- это был конец 1941 года.
Все, без исключения, "безлошадные" пилоты рвались на фронт. Они не хотели бездействовать в такое тяжелое время для Родины, и больше всех отправки на фронт - в любой род войск - добивался Тит Покровский. Он пошел к комиссару УТАПа и высказал о наболевшем, о том, что тревожило многих. Летчик конечно погорячился, а комиссар тут же привлек его для разборки в особый отдел...
Особист повел крутой разговор с Кирилычем - как на допросе с протоколом, заносчиво, грубо. И тогда Покровский обозвал особиста бездельником, вынюхивающем среди летчиков легкую "наживу". "На доносах зарабатываешь награду, а сам скрываешься от фронта!..." - гневно говорил пилот. Особист молча застегнул папочку с неподписанным протоколом и ушел. Понятно, был сфабрикован злостный навет. Покровского арестовали, затем его судил военный трибунал и приговорил за уклонение от фронта и антисоветскую пропаганду к... расстрелу. В полку возмутились, зароптали, а летчики, еще когда только Покровского арестовали, немедленно отправились на телеграф, где уговорили молоденькую телеграфистку принять срочную телеграмму самому председателю Верховного Совета СССР. Телеграмма дошла в срок и по назначению. Покровский был реабилитирован с возвратом звания, партийного билета и наград. После всего этого ужаса Кириллыч и получил назначение в наш 805-й штурмовой авиационный полк.
... И вот Тита Кирилловича не стало. Самолет вспыхнул и навсегда ушел от нас бесстрашный летчик, честный и мужественный человек.
После гибели Покровского мы потеряли истребители прикрытия: видимо, где-то на высоте завязался воздушный бой. А через некоторое время наша группа пересекла береговую черту и выскочила не на железнодорожную станцию Салын, а на вражеский аэродром Багерово.
На стоянке под заправкой горючим выстроилось около тридцати, а то и больше двухмоторных бомбардировщиков с крестами. Навстречу нам по взлетной полосе уже взлетали "мессершмитты". Ведущий группы Павел Усов, не раздумывая долго, открыл по ним огонь.
- Бей их, гадов! - кричал в эфир Паша. И мы, его ведомые, ударили по фрицам из всего имеющегося на штурмовике оружия.
Усов поджег два "мессершмитта", не успевших взлететь, а мы строчили длинными очередями по стоянке бомбардировщиков. Прочесав аэродром, набрали высоту и тут же выскочили на станцию Салын. Сбросили бомбовый груз на эшелоны с техникой и живой силой противника и через Керченский пролив устремились домой.
Через несколько дней разведка доложила, что мы хорошо поработали на Багеровском аэродроме и на станции Салын. Поработали-то хорошо, да вот потеряли пять экипажей...
Помню механики свертывали, будто саваны, чехлы не вернувшихся из полета машин, а у меня перед глазами все стояли падающие в море и на землю мои боевые друзья... Я вылезла из кабины самолета, не снимая парашюта, шлемофона, прыгнула на землю и побежала в сторону от стоянки самолетов. Не в силах больше сдержаться, упала тогда на землю и разрыдалась...
- Вы очень устали, Егорова? - услышала вдруг над собой голос командира полка. - Отдохните, успокойтесь. Я не включил вас в следующую группу боевого вылета.
- Нет, нет, я полечу! - вскочила я. - И пожалуйста, не делайте исключений, не обижайте меня!
И вот мой самолет заправлен горючим, подвешены бомбы, эрэсы, заряжены пушки, пулеметы. Я вижу взлетевшую в воздух ракету и снова торопливо лезу в кабину, на ходу вытирая заплаканное лицо...
Петр Карев
В этот раз ведущим у нас идет Петр Тимофеевич Карев - москвич из Замоскворечья. Я любила с ним летать. Лучшего ведущего в полку не представляла. В полете с ним было как-то по-домашнему просто: то шуточку скажет, то прибаутку отпустит - да перед самой атакой!.. Глядишь, и не заметишь, как три-четыре захода на цель сделали. Судьба неоднократно прощала ему дерзкие, а то и откровенно бесшабашные выходки в небе.
Карев на Тамани был кумиром молодых летчиков. Я помню, да и не только я, как Петр Тимофеевич, будучи за командира полка, в очень трудную минуту нашел смелое, находчивое и грамотное решение задачи.
В один из боевых вылетов, на разбеге самолета сорвалась авиабомба и взорвалась. Летчик со стрелком сумели отбежать в сторону и залечь. На самолете было еще пять бомб по 100 килограммов. Взлет тогда прекратили. Но боевое задание-то срывать нельзя. И вот Карев распорядился развернуть старт градусов на тридцать. Самолеты снова начали подниматься в воздух. Несмотря на отворот старта, взлетающие на разбеге проходили близко от горящей машины, в которой были еще бомбы снаряды, эрэсы и, вероятно, каждый мог ожидать взрыва, но самолет взорвался тогда, когда последний Ил-2, управляемый Каревым, был уже в воздухе.
Помню, как однажды Карев, выпив за ужином водки по сто граммов трижды! потому, что в тот день он трижды летал на боевые задания, а за каждый вылет полагалось сто граммов водки, пошел выяснять отношения с зенитчиками, прикрывающими наш аэродром.
