Святослав Рыбас - Василий Шульгин: судьба русского националиста
Извозчик колотил свою шведку, но все же я вбежал в зал, когда уже началось… Государь уже вышел… И вот тут было совсем по-иному, чем всегда, во время больших выходов. Величие и трудность минуты сломили лед векового каркаса.
Была толпа людей, мятущаяся чувством, восторженная, прорвавшая ритуал… Эта восторженная гроздь законодателей окружала одного человека, и этот человек был наш Государь…
Я не мог протолкаться к нему, да этого и не нужно было… Ведь я и такие, как я, всегда были с ним душой и сердцем, но бесконечно радостно было для нас, что эти другие люди, вчера еще равнодушные, нет, мало сказать равнодушные, — враждебные, что они, подхваченные неодолимым стремлением сплотиться воедино, в эту страшную минуту бросились к вековому фокусу России — к престолу…
Эти другие люди были — кадеты, т. е. властители умов и сердец русской интеллигенции…
О, как охотно мы уступили бы им наши места на ступенях трона, если бы это означало единство России!.. В мой потрясенный мозг стучались три слова, вылившиеся в статье под заглавием: „Веди нас, Государь!..“»[146].
Николай II в своей речи вспомнил слова Александра I, что он не положит оружия, пока хоть один вооруженный неприятель находится на земле Русской. Он был бледен, выглядел утомленным, говорил негромким голосом, в котором, как вспоминал депутат Н. В. Савич, «…выявилась не столько непреклонная сила воли и уверенность в себе, сколько мистическое настроение и вера в провидение»[147].
Все были воодушевлены. И только после слов молодого присяжного поверенного А. Ф. Керенского осталось какое-то досадное чувство: «Мы непоколебимо уверены, что великая сила российской демократии вместе со всеми другими силами дадут решительный отпор нападающему врагу и защитят наши родные земли и культуру, созданную по́том и кровью поколений! Мы верим, что на полях бранных в великих страданиях укрепится братство всех народов России и родится единая воля — освободить страну от страшных внутренних пут!
…Русские граждане! Помните, что нет врагов у вас среди трудящихся классов воюющих стран. Защищая до конца все родное от попыток захвата со стороны враждебных нам правительств Германии и Австрии, помните, что не было бы этой страшной войны, если бы великие идеалы демократии — свобода, равенство и братство — руководили деятельностью правящей России и правительств всех стран.
Между тем власть наша даже в этот страшный час не хочет забыть внутренней распри: не дает амнистии боровшимся за свободу и счастье страны, не хочет примириться с нерусскими народностями государства, все простившими и борющимися вместе с нами за общую родину, и вместо того, чтобы облегчить положение трудящихся классов народа, именно на них возлагает главную тяжесть военных издержек, усиливая бремя косвенных налогов.
Крестьяне и рабочие — все, кто хочет счастья и благополучия России, в великих испытаниях закалите дух ваш, соберите все ваши силы и, защитив страну, освободите ее»[148].
А вот что было на самом деле.
В феврале 1914 года П. Н. Дурново, лидер фракции правых в Государственном совете, представил Николаю II аналитическую записку о катастрофических последствиях возможной войны с Германией. Он утверждал, что в экономической области Россия и Германия дополняют друг друга, война же ввергнет Россию в «беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть». Главную угрозу он видел в незрелости («исключительной нервности») общества, неустойчивости внутреннего порядка, «бессознательном социализме широких масс населения».
Германия была не только лидером мирового промышленного производства. Ее развитие шло быстрее, чем развитие России. Если в России с 1900 по 1913 год производство стали выросло более чем вдвое (с 2,2 до 4,8 миллиона тонн), то в Германии — более чем втрое (с 5,3 до 17,6 миллиона тонн). Ввоз германских товаров составлял почти половину российского импорта. Германия контролировала и половину российской торговли. Заключенный ею в 1904 году (во время Русско-японской войны) торговый договор был для России значительно менее выгодным, чем предыдущий, от 1894 года, — были повышены таможенные сборы на отечественную сельскохозяйственную продукцию. Это обстоятельство всегда держалось в уме политической и экономической элитой России как неоспоримый признак растущего доминирования Берлина. В мае 1913 года Николай II сделал последнюю попытку удержать ситуацию. Он предложил Вильгельму II «размен»: Россия отказывается от претензий на Проливы, а Германия удерживает Австро-Венгрию от экспансии на Балканах. Но Вильгельм уклонился от ответа.
Очевидное движение Германии и Австро-Венгрии на Балканы, к Проливам и Ближнему Востоку делали неубедительной позиции российской «партии мира». Произошло то, что можно считать массовым самоослеплением. Обе ветви общества, западники и почвенники, а также промышленники, финансисты, экспортеры зерна, угля и нефти, генералы, производители вооружений, интеллектуальные лидеры, все они (или почти все) были внутренне готовы противостоять экспансии Германии. В моральном отношении положение усугублялось широко распространенным в либеральных кругах мнением, будто Германия символизирует реакцию, а члены Антанты Франция и Англия — демократию.
Поэтому неудивительно, что «партия войны» преобладала.
Фактически эта война ознаменовала перемены в содержании и форме исторического процесса, то есть с нее и началась эпоха, именуемая XX веком. Все считали, что война продлится несколько месяцев и после продолжится прежняя жизнь. Оказалось, что эта война за передел мира будет вестись в различных формах все столетие. Как символ непрерывности будущих потрясений надо рассматривать письмо американского посла в Лондоне Пейджа президенту США в связи с началом войны. Он писал, что «…вся Европа (в той мере, в какой выживет) обанкротится», а «…мы станем безмерно сильнее финансово и политически»[149].
К августу 1914 года подобный тотальный «расчет балансов» в Европе был завершен. Англия, имевшая большие виды на российскую зону влияния в Персии и препятствовавшая постройке русскими Транссибирской железной дороги, все-таки остановила свой выбор на союзе с Россией.
15 (28) июня 1914 года в Сараеве, столице аннексированной Австро-Венгрией Боснии, сербом Гаврилой Принципом был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц Фердинанд. В Боснии начались сербские погромы. 10 июля Австро-Венгрия выдвинула Сербии ультиматум, который был нацелен либо на фактическое подчинение Белграда, либо в случае отказа Сербии — на войну.
