Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
Очень красочное, просто-таки достойное гоголевского пера, описание генералиссимуса оставил его кузен Николай Михайлович: «Тут пришлось мне просидеть довольно долго и слушать поучительные тирады совсем неуравновешенного человека. Николай Николаевич говорил без конца, корчился, жестикулировал ногами и руками, стуча кулаком по столу и раскуривая сигару; лицо его было злое, исковерканное постоянными гримасами, словом – зрелище было далеко непривлекательное». Вызванный главнокомандующим дежурный офицер посмел явиться не в ту же секунду, и, «когда он вошел в вагон, на него посыпалась площадная ругань, но такая, что вряд ли и прислугу приходится так ругать». «Не зная, куда деваться от стыда, я съежился на противоположной стороне вагона. Наконец ругательства прекратились, и добродушная улыбка озарила черты лица Николая Николаевича». Затем принесли депешу о взятии Ярослава и Ирмана. «Восторг был неописуемый. Затребовали из совещания Янушкевича[306]. Началось повальное лобызание, причем я облобызался с высоч. братом Петром (по ошибке), но, вероятно, если бы в вагоне было какое-либо животное, оно удостоилось бы наверное тоже поцелуя»[307].
Описание, конечно, гротескное – кузен Бимбо терпеть не мог кузена Николашу. Но в любом случае, вспыльчивость и грубость, мешавшие Николаю Николаевичу в мирное время, в годы войны стали играть в плюс. Среди всеобщего бардака он выглядел, по крайней мере, сильной личностью. Увы, только выглядел.
Николай Николаевич был строевым генералом и «особой подготовкой в области стратегии не обладал»[308]. Частенько, «чтобы не мешать», он даже не присутствовал на совещаниях высшего командования, всецело полагаясь на своих помощников. Первый из них – начальник штаба генерал Янушкевич. Но беда в том, что его неподготовленность к должности начальника штаба «была всем хорошо известна, не исключая и его самого», поэтому в вопросах стратегии он держался «по большей части нейтрально»[309]. Если Николай Николаевич удостоился самых различных – подчас противоречивых – оценок, то о наличии каких-либо талантов у Янушкевича никто и словом не обмолвился.
Первую скрипку в ставке играл генерал-квартирмейстер Юрий Данилов, которого современники звали Данилов-черный, чтобы не путать с другим генералом – Даниловым-рыжим. Название должности – генерал-квартирмейстер – кому-то, возможно, покажется смешным. Разумеется, генерал-квартирмейстер занимался не квартирами, а разработкой и планированием военных операций. «Я любил ген. Данилова за многие хорошие качества его души, – вспоминает протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский, – но он всегда представлялся мне тяжкодумом, без «орлиного» полета мысли, в известном отношении – узким, иногда наивным»[310]. А о том, как Данилов разрабатывал и планировал операции, можно судить по результатам.
Как известно, германское командование рассчитывало в кратчайшие сроки, пока в России идет мобилизация, разгромить Францию, а потом уже всеми силами навалиться на Восточный фронт. Французам такая перспектива, естественно, не улыбалась. В первые же дни войны они потребовали от своей союзницы начать наступление, чтобы отвлечь немецкие войска с Западного фронта. Россия выполнила союзнические обязательства – русские войска вторглись в Восточную Пруссию.
Конечно, Россия не могла допустить, чтобы Франция потерпела поражение и вышла из войны. Но Николай Николаевич, исполняя союзнический долг, явно переусердствовал. Его и уговаривать не пришлось.
Великий князь, как всегда, пребывает в истерическом состоянии. «Он идет ко мне навстречу быстрыми и решительными шагами, – описывает Палеолог, – обнимает меня, почти раздавив мне плечи.
– Господь и Жанна д’Арк с нами! – восклицает он. – Мы победим!»
Несколько опешив от такого «военного и мистического красноречия», французский посол поинтересовался, когда начнется наступление. Николай Николаевич продолжил декламацию: «Я прикажу наступать, как только эта операция станет исполнимой, и я буду атаковать основательно. Может быть, я даже не буду ждать того, чтобы было закончено сосредоточение моих войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, я начну нападение»[311].
Собственно говоря, Николай Николаевич и начал «основательно атаковать», не дожидаясь сосредоточения войск. На первых порах русскому оружию сопутствовал успех. Но продолжать наступление было крайне опасно – войска растянулись по незнакомой местности, перерезанной к тому же лесами, реками и озерами. Начальник штаба Янушкевич и командующий Северо-Западным фронтом Жилинский предлагали приостановить наступление. Однако генерал-квартирмейстер Данилов убедил великого князя, что Францию нельзя оставить в беде и нужно наступать. Николай Николаевич, по словам Палеолога, проявил «увлекательную смелость, которая была главным качеством великих русских полководцев, Суворова и Скобелева»[312].
Под верховным командованием новоявленного Суворова русские войска потерпели сокрушительное поражение. 2-я армия генерала Самсонова была полностью уничтожена. Правда, Франция была спасена.
К сожалению, доблестные французские союзники оценили услугу только на словах. Когда в 1915 году немцы перебросили основные силы на Восточный фронт и русская армия терпела поражение за поражением, Франция ограничилась небольшим наступленьицем в Шампани. Отношение французов к русским достаточно красноречиво описал все тот же Палеолог: «при подсчете потерь обоих союзников центр тяжести не в числе, а совсем в другом». Русская армия – «невежественная и бессознательная масса», а французская – «сливки и цвет человечества». Так что, «с этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь»[313].
Проблема в том, что потери в Восточной Пруссии оказались для России более чем существенными. И даже не столько в военном отношении, сколько в социально-политическом. Может быть, у Мазурских озер погиб и не «цвет человечества», но точно – цвет русского офицерства. На место кадровых офицеров, в большинстве своем дворян, пришли студенты, окончившие ускоренные офицерские курсы. Младший офицерский корпус, наиболее близкий к солдатам, из опоры режима превратился в рассадник революционной агитации. Все эти прапорщики крыленки и мичманы раскольниковы еще скажут свое слово в 17-м году.
Удивительно, но катастрофа в Восточной Пруссии совсем не пошатнула позиций Николая Николаевича. Скорее наоборот. Союзники в нем души не чают. Еще бы – ради них он готов на все. А в русском обществе в это время расцвела такая шпиономания вкупе с германофобией, что оно преспокойно свалило всю вину на генерала Павла фон Ренненкампфа.
