Михаил Сухачёв - Небо для смелых
— Ничего, такое можно пережить. Мы ведь с тобой уже одну идею осуществили, над которой сначала тоже смеялись. А теперь уже многие летчики успешно сбивают ночью. Потом есть оправдание. Все ученые далеко, советоваться не с кем, да и некогда. Послушай, решение будет такое. — Карандаш Птухина быстро забегал по обратной стороне карты. — Удар нанесут две эскадрильи И-15: Смирнова и Чиндосвиндо. Пять эскадрилий И-16: Девотченко, Плещенко, Смирнова, Сарауса и Гусева будут их прикрывать. Всю истребительную группу возглавляет Еременко. Для отвлечения внимания пошлем бомбардировщики Сенаторова десятью минутами раньше нанести удар по Сарагосе. Главное, чтобы никто не знал об операции до самого вылета.
— Заманчиво. Когда ты думаешь нанести удар?
— Завтра с рассветом. — Птухин посмотрел на часы. — В 5.57.
— Может быть, сегодня, перед наступлением темноты, когда самолеты все сядут?
— Вот именно, когда сядут! А когда они сядут? Ты же знаешь, группа прикрытия барражирует, пока не приземлится последний самолет. Итальянцы иногда садятся уже почти в темноте. Нет, это ненадежно. Именно с рассветом, пока фашисты глаза не продрали.
* * *Евгений Саввич вместе с Соней, наблюдателями и испанцем-телефонистом затемно приехали на вершину горы Монте-Оскуро, откуда была видна Арагонская низменность и лежащая далеко внизу Сарагоса. Птухин волновался все больше и больше по мере приближения рассвета, чаще поглядывая на восток и на светящийся циферблат часов. Несколько раз он вскакивал и напряженно замирал: чудился гул самолетов.
— Рано. По времени летчики сейчас завтракают, — успокаивала Соня.
— Ты думаешь, можно что-то проглотить в такой… — Птухин запнулся. Вспомнил, что сам строго требовал от летчиков, чтобы на голодный желудок не садились в кабину.
Вместе с нарастанием гула засветились вершины Иберийских гор. Истребители шли четким плотным строем, словно отрабатывали групповую слетанность на виду у своего комбрига в Бобруйске. От этого на душе стало спокойнее. Птухин сверил время пролета наблюдательного пункта и остался доволен.
Еще не утих гул последнего самолета, а по долине навстречу стал густо распространяться грохот разрывов. Затем место вражеского аэродрома обозначилось медленно поднимающимся облаком черного дыма.
Первым от радости закричал испанец-телефонист. Затем, перебивая его, закричал Сервандо: «Вива Русия! Вива хенераль Хосе!» А гул уже не стихал, он перекатывался, смешиваясь с эхом от близко расположенных гор.
К полудню весть о блестящей победе республиканской авиации разнеслась по всей Испании. Точно еще никто не знал потерь франкистской авиации, но все называли значительную цифру. К вечеру, ссылаясь на самые различные источники, каждый знал, что разъяренный Франко без суда расстрелял не то двух, не то пять генералов, не то двадцать, не то пятьдесят солдат комендантской службы. В одном можно было не сомневаться — козлов отпущения нашли.
— Мой генерал, здесь нет вашей фамилии, но это о вас, — протянул Сиснерос газету «Фремте Рохо». — Переведите, сеньорита Соня.
Под фотографией трех И-15 была помещена большая статья «Мощные крылья нашей авиации!». Оригинально поздравил Птухина Рохо:
— Когда кончится война, я снова начну читать лекции в колледже, и мне будет приятно сказать, что я был хорошо знаком с автором разгрома авиации на Гарапинильосе.
Спустя неделю Штерн вызвал к себе Птухина и зачитал шифровку из Москвы. Нарком Ворошилов по поводу Гарапинильоса коротко, но восторженно написал: «Наша авиация, как всегда, на высоте! Нашим летчикам «ура!». Еще через день пришло сообщение, что постановлением ЦИК СССР Птухина и Агальцова наградили орденами Ленина.
Поздравляя Агальцова с наградой, Птухин заметил:
— Гарапинильос — это урок, из которого нужно сделать и нам важные выводы. Дома мы часто концентрируем большое количество самолетов на аэродромах. И даже в приграничной полосе, надеясь на «авось пройдет».
Глава VIII
ТЕРУЭЛЬСКИЙ ВЫСТУП
1937 год для республики завершался вихрем событий. Правительство переехало из Валенсии в Барселону. Теперь здесь находился и главный штаб ВВС. К концу октября прекратил существование Северный фронт. Пал последний его бастион — страна шахтеров Астурия. Франко уверовал в скорый захват Мадрида и торопился сосредоточить силы на Гвадалахарском направлении для наступления на столицу.
Уже несколько дней и ночей генерал Рохо и Штерн не выходили из штаба, разрабатывая новую наступательную операцию, которая должна не только спасти Мадрид, но и ликвидировать самый опасный участок фронта — Теруэльский выступ. Подобно острому клину, он глубоко вдавался в территорию республики, создавая угрозу рассечения ее на две части. Министр обороны Прието, уже давно не веривший в возможность сопротивления, махнул рукой на деятельность генерального штаба, и Рохо был рад, что Прието хоть не мешает.
По распоряжению Рохо к Теруэлю скрытно подтягивались войска. Замысел предусматривал отсечение тремя ударными группировками Теруэльского выступа, окружение города, выравнивание линии фронта.
Штерн информировал Птухина о замысле операции и изложил задачи авиации в ней. Они были слишком большими для малочисленной авиации и слишком трудны условия их выполнения. Необычно сильные морозы и обильные снегопады прибавляли лишние заботы и без того вымотавшимся вконец людям. Иногда снега наметало столько, что без очистки аэродромов невозможно было рулить, не только взлетать.
— Мартин, что делать? Если мы не наладим очистку взлетной полосы, можем сорвать операцию.
— Надо поговорить с людьми, летчиками, механиками. Все должны понять, что иного выхода у нас нет, как самим в ночь перед полетами расчищать взлетную полосу.
Люди собрались в большом каменном помещении на краю аэродрома. Все толпились у трех наполненных углями тазов. Для углей специально жгли недалеко от помещения костер. Оттирая замерзшие уши, испанцы шутили, что это русские привезли с собой мороз, которого не помнят даже старики.
Никто не заметил, когда исчез испанский механик Томас Паласон. Но в самый разгар обсуждения сложной обстановки он вдруг появился и, пробравшись к Птухину через толпу, привел за собой громадного роста пожилого испанца. Паласон объяснил, что сам он уроженец здешних мест, а это его отец — алькальд [Алькальд — староста общины] деревни, расположенной рядом с аэродромом, хочет говорить с генералом Хосе.
— Пусть летчики отдыхают ночью, и пусть генерал Хосе не беспокоится. К утру весь аэродром будет вычищен крестьянами нашей деревни.
