Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны
Нам удалось незамеченными проскользнуть в какой-то двор, повернуть за угол дома. Шевченко и два автоматчика — Тарасов и Гнатюк — не отступали от меня ни на шаг. Я видел их готовность прикрыть, в случае опасности, меня своими телами. Дело до этого не дошло: мы отыскали замеченную ранее яму…
Дым постепенно рассеивался, и впереди мелькнула знакомая фигура. Я услышал звонкий, веселый голос Машеньки:
— Смотрите, товарищ полковник… товарищ комиссар, пять немецких танков горят как свечи! Их подбила батарея Волкова… А что я вам говорила? Там, где стоят орудия нашего дивизиона, ни один вражеский танк не пройдет!
— Правильно, детка! — улыбнулся Крылов. — Мы знаем: Машенька напрасно не скажет.
Я связался с командиром полка Черновым и приказал немедля ввести в бой резервный батальон. Чувствовалось, что атака немцев захлебывается: ружейно-пулеметный огонь с их стороны слабел, танки на поле боя больше не появлялись.
Через минуту мне донесли, что еще три вражеских танка подбиты, а их экипажи взяты в плен. Это были те три машины, что так неожиданно выкатились у нашего НП.
Среди пленных немцев оказался командир танковой роты, здоровенный, обрюзгший детина, с двумя железными крестами на кителе. Его привел ко мне молоденький автоматчик, и пленный устало опустился на землю. Машенька строго приказала:
— Встать!..
Немец взглянул на нее изумленно, брови его приподнялись, глаза округлились. Он быстро вскочил на ноги, вытянул руки по швам. Переводчик Митрофан Пасечник перевел мои вопросы пленному.
— Скажите, чтобы отвечал коротко и ясно. Цацкаться с ним не будем… Какой части, когда прибыли, какую имели задачу?
Он понимал, что здесь, на передовой, нам не до выуживания ответов.
— Ночью мы сменили части 9-й танковой дивизии, — сказал он. — Эта дивизия должна продвигаться, в составе корпуса на восток, с задачей захватить город Щигры. Мы не думали, что русские предпримут ночную атаку, а посему разрешили себе небольшую роскошь: перед рассветом легли спать. Как частичный эпизод, ваша сегодняшняя атака удачна. Но вообще-то…
— Что «вообще»?..
Тот смотрел на меня исподлобья, словно колеблясь: сказать или не говорить?
— Вообще-то война скоро закончится. Она закончится в пользу нашего фюрера. Если вы, полковник, сохраните мне жизнь, не расстреляете меня, я могу гарантировать и вам жизнь…
Машенька схватилась за голову, лицо ее потемнело от гнева.
— Да ведь он с ума сошел! Что он, стервец, мелет?!
И обернулась ко мне:
— Разрешите, товарищ полковник, я положу ему компресс на лоб. Может, придет в себя и мы услышим что-нибудь поумнее?.
Я кивнул автоматчику.
— Отведите пленного в дивизию. Кстати, Машенька, помощница моя, идите и вы вместе с ними.
Бой продолжался. Над городом ползла и клубилась косматая, тяжелая туча дыма.
Трофеи двух смельчаков. Встреча с Верой Яковлевной. Как погиб Володя. Моя записная книжка. Коля Дубровин, Ира Берзюк и другие. Дружба рождается в бою. Тим снова наш!В землянке, на наблюдательном пункте дивизии, я встретил Грушецкого и Чернышева. Они только что вернулись из полка Соколова и тоже побывали в жарких делах. Усталый, но возбужденный Федор Филиппович сказал:
— Я вызвал сюда капитана Харитонова, старшего политрука Крюкова и бойца Обухова. Сейчас они явятся с «подарками»…
Осматривая свой автомат, Грушецкий спросил шутливо:
— Интересно, какой подарок хотел бы Александр Ильич получить?
— Говоря откровенно, кусок хлеба и сала. У нас со вчерашнего дня великий пост.
Борисов заглянул в ящик из-под консервов, грустно покачал головой:
— Ни грамма хлеба и, тем более, сала. Можем, конечно, дать команду, но пройдет добрый часок.
— А не проще ли спросить свет Наталью Ивановну? — заметил Грушецкий, — Женщины в хозяйственных делах всегда предусмотрительнее нашего брата-мужика.
Сандружинница Наталья Ивановна, тихая, молодая девушка, невозмутимая ни при бомбежках, ни при отражении вражеских атак, пользовалась всеобщим уважением солдат и офицеров. Некоторые называли ее свет Натальей, другие — свет Натальей. Ивановной. Спокойный, душевно чистый человек, мягкий и отзывчивый, она действительно, несмотря на молодость, словно бы распространяла вокруг себя свет материнского тепла и ласки.
Вот и сейчас, едва услышав наш разговор, она торопливо разыскала в углу землянки, среди других вещей, свою сумку и подала нам кусок черного хлеба и ломтики жареного мяса.
— Извините, — сказала она виновато, — больше ничего нет.
Я взял хлеб: он был от мороза тверд, как камень, а по весу даже тяжелей.
— Колчедан! — усмехнулся Чернышев. — Настоящий колчедан… Однако не беда. Разогреем на спиртовке, и ужин получится нисколько не хуже, чем в Москве, в. «Метрополе»… Разрешите похозяйничать мне?..
— Голод не тетка, — сказал Иван Самойлович Грушецкий, беря кусочек отогретого хлеба и ломтик мяса. — Послушайте, товарищи, да ведь эго же деликатес! Ей-богу, я никогда не ел такого вкусного хлеба… По виду он, правда, похож на мерзлый чернозем, но зато какая прелесть на вкус!..
Мы заканчивали «завтрак», когда Шевченко доложил:
— Прибыли капитан Харитонов, старший политрук Крюков и боец Обухов.
— Отлично, — откликнулся Борисов. — Пригласите их сюда.
Первым, волоча тяжелый, желтой кожи чемодан, в землянку спустился Крюков. Коренастый и светлолицый, быстрый, но осторожный в движениях, он поставил в сторонку чемодан, вскинул к виску руку.
— По вашему распоряжению, товарищ полковник, прибыл…
Вслед за ним по ступенькам легко и неслышно сбежал капитан Харитонов. Подтянутый, спортивного вида боец внес какой-то огромный узел. Этот узел будто и не имел веса: боец внес его одной рукой, встряхнул и легонько отбросил в сторонку.
— Рядовой Обухов по вашему распоряжению…
Я хорошо знал этих трех смельчаков: даже бывалых солдат они не раз удивляли своей отчаянной отвагой. Харитонов и Крюков уже были награждены медалями и орденами, Обухов представлен к званию Героя Советского Союза. Какую очередную операцию они провели теперь?
— Садитесь, товарищи, и рассказывайте, — пригласил я. — Вот и член Военного совета с интересом вас послушает…
Харитонов взглянул на Крюкова, на солдата, но те лишь смущенно улыбнулись.
— Уж говорите вы…
— Ладно. Извините, товарищи, что я волнуюсь. В бою не так теряюсь, как перед нашими командирами… А почему? Видно, характер. Так вот, еще до начала нашей артиллерийской подготовки моя группа незаметно вышла на рубеж атаки. Нами все было предусмотрено, и каждый имел свою боевую задачу. Как только разорвался наш последний снаряд, мы уже были у дома, где разместился штаб немецкого полка… Тут нам повезло: у дверей дома стоял только один часовой. Наш боец Серов так быстро и ловко подкрался к нему, что гитлеровец даже рта не успел раскрыть. Потом мы ворвались в штаб…
