Принцесса Диана - Принцесса Диана. Жизнь, рассказанная ею самой
Сначала Марк Болланд мне показался очень и очень разумным и надежным человеком, он и правда помог прекратить холодную войну между нами, к тому же Марк был противником Тигги, что автоматически причисляло его к списку моих друзей. Болланду тоже не нравилась девица, явно желавшая занять мое место не только рядом с Чарльзом, но и серьезно влиять на моих мальчиков. О, ради удаления этой красотки я готова была помириться и с Чарльзом тоже. Только не с Камиллой, до этого еще не дошло!
Позже я поняла, что именно ради Камиллы и работает Марк Болланд, но мне он не мешал, я сотрудничала с ним спокойно.
К тому же у меня нашлись совсем другие интересы, начались новые поездки, изменившие меня настолько, что я едва узнаю сама себя.
Вот кого я не люблю, так это Форин-офис. Они словно нарочно делают все мне во вред, а потом удивляются моей недостаточной лояльности.
Прошу предоставить полномочия, чтобы стать послом мира. Получаю ответ: «Нет». Почему?! Никто не объясняет, но и без объяснений ясно: Британии ни к чему популярность опальной бывшей супруги наследника престола. Было бы куда проще и удобней, если бы я часами разглядывала безделушки или примеряла наряды в магазинах, если бы меня фотографировали с глянцевыми журналами в руках или во время развлечений…
Но я укоротила юбки, стала носить джинсы не только дома, но и за пределами дворца, стала одеваться и вести себя более раскованно и сексуально. Я стала другой, и удержать меня на пустых представительских мероприятиях было уже невозможно.
Я хотела дела, настоящего дела, а не простого присутствия на разных благотворительных обедах и открытиях мемориальных досок. И я это дело нашла! Конечно, все мои разъезды и особенно участие в мероприятиях вроде посещения только что разминированных полей мало нравились даже правительству, но они долго не могли со мной ничего поделать…
Теперь меня уже некому было сдерживать в поездках, кроме, конечно, Форин-офиса. Вот кого возмущает моя самостоятельность. Если нужно оградить меня от бесконечных репортеров или назойливых фотографов, то тут я частное лицо, должна справляться сама. Но стоит затеять что-то действительно нужное, просыпается запрещающая машина и рявкает:
– Нет!!!
Почему? Они вспоминают, что я мать наследника престола.
У моих друзей Аннабель и Джимми Голдсмиттов дочь Джемайма вышла замуж за пакистанца Имрана Хана. Уже одно это делало дружбу с ней очень желательной. Мне так хотелось понять, каково это – быть замужем за правоверным мусульманином и жить по их законам. Аннабель качала головой:
– Это не так просто…
У Имрана мама Шаукат Ханум погибла от тяжелого заболевания, и он создал центр по лечению онкологических заболеваний. Чем не повод, чтобы посетить Лахор и познакомиться с семьей Хасната?
Мы отправились в Лахор с Аннабель и ее племянницей Козимой Сомерсет. Помимо обычного гардероба, набрали с собой и множество вещей в восточном стиле – шальвары, шали, закрытые платья…
Остановились, конечно, в доме Имрана, где еще должна жить приехавшая в гости теща и ее подруги? Это вызвало возмущение Форин-офиса, особенно когда я отказалась поселиться у Беназир Бхуто. Беназир замечательная женщина, но почему я, приехав по приглашению Имрана, а не ее самой, должна жить в ее дворце? Вот позовет, тогда посмотрим…
К тому же мне действительно хотелось посмотреть, как живет в Пакистане Джемайма. Это совсем не то, что в Лондоне, Имран в Лахоре и Лондоне очень разный. Но в этом и прелесть – подчинить себя законам новой жизни.
Почему подчиняться распорядку и законам британской королевской семьи хорошо, а законам шариата плохо? Нужно только понять для себя, приемлемо это или нет. Правила Букингемского дворца оказались не для меня, а как будет в доме Ханов? Как примут там меня, пока еще чужую женщину, хотя они несомненно знали о нашей с их сыном связи.
Приняли очень хорошо и… никак. Рашид Хан и его супруга Нахид Ханум улыбались, говорили о связи Пакистана и Англии, о связи двух культур, о необходимости большего понимания… Когда я дала понять, что меня интересует другое, снова улыбались, разговаривали очень приветливо, даже вспомнили несколько забавных случаев из детства Хасната, это в ответ на демонстрацию фотографий моих любимых мальчиков.
Снимки Уильяма и Гарри сделали беседу душевней, но о возможности породниться речи так и не зашло. Ханы принимали английскую леди и вовсе не изъявляли желания сделать меня своей невесткой. Умные, все понимающие глаза, приветливые улыбки и слова, но не больше.
Но я не собиралась сдаваться, Хаснат все-таки в Лондоне, а там его чаще вижу я.
В Лахоре для меня главным стало посещение Мемориальной онкологической больницы имени Шаукат Ханум.
Только переступив ее порог, я забыла, что я принцесса, что нахожусь в Пакистане, что существует Форин-офис и их отношения с правительством Пакистана. Люди в масках не потому, что в операционной, а все время, каждый день, час, потому что любая инфекция смертельна. Там не было крови, как в других больницах, ботинки врачей не забрызганы ею, как после операции у Хаснат Хана, но там боль, страдания. Боль не в словах, не в жалобах, боль в глазах.
А это особенно заметно, когда часть лица закрыта маской. Глаза кричали о боли, о том, что этот центр для них – последняя надежда!
Я не могла пройти мимо ни одного больного. Не во все палаты меня пустили, куда-то входят только врачи и медсестры, но если было можно, я заходила, оставляя помощников маяться в коридорах. Подбадривала, пожимала руки, пыталась вселить надежду… Я могла им помочь только своим сочувствием, и если это помогало, готова была отдавать его сполна.
Как мне хотелось подержать на руках каждого больного ребенка, приласкать всех, рассмешить, чтобы хоть на мгновение в их глазах вместо боли появилась улыбка!
Если бы мне разрешили, я поселилась бы в этом центре и каждый день с утра до вечера обходила палаты, подавая воду и ухаживая за больными. Наверное, от такой помощи мало толку, ведь я не могла сделать укол или провести процедуру, но этому же можно научиться?
Я не задумывалась о том, какое произвожу впечатление, это было совершенно не важно, забыла обо всех проблемах, оставшихся за стенами больницы, оставалась только мысль, что нужно привезти в такой центр и Уильяма с Гарри. Я всегда старалась, чтобы они понимали, что есть боль, страх, бедность, неустроенность… Но в очень тяжелые места, подобные этому, пока не водила, они еще были малы. Кажется, время пришло…
Только в половине четвертого я заметила, что помощники валятся с ног. Пришлось прерваться, а потом еще встречаться с персоналом, благодарить их за то доброе, что они делают для обреченных людей, а также за то, что спасают тех, у кого еще есть надежда.
