Брет Уиттер - Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью
Электрические ворота открылись, пандус опустился, водитель закатил меня внутрь, пристегнул какими-то ремнями, как Ганнибала Лектора, закрыл борт и вернулся в кабину.
— Можно подумать, я везу тебя в собачий приют! — сострила Стеф.
Я тоже посмеялась.
Я знала, что если начну плакать, то уже не остановлюсь.
Всю поездку Марина поворачивалась и смотрела, как я там.
— У тебя все в порядке, мам?
— Все прекрасно, — отвечала я.
Возле «Кляйнфелдса» меня выгрузили на тротуар, как какой-то контейнер. Мы проехали по шумному, людному, заплеванному городскому тротуару — над головой громоздились какие-то леса, в воздухе отчетливо пахло марихуаной — и въехали в мечту.
Цветочные консоли в несколько футов высотой. Белая решетка на балкончике Ромео и Джульетты. Платье цвета слоновой кости, застывшее в паре с фраком, безголовые жених и невеста.
— Вот это да! — не удержалась я.
На мне был новый черный костюм, один из четырех, которые мы со Стефани купили незадолго до поездки. На Марине были джинсовые шорты, футболка без рукавов и кроссовки. Она стояла, сложив на груди руки, и выглядела так, словно это последнее место на планете, где ей хотелось бы быть.
Даже мои восклицания: «Помнишь, мы видели это в шоу?» — не вызвали ничего, кроме кивка.
Милые Кляйнфелдс-леди устроили нам экскурсию по салону. Стефани толкала мое кресло, Марина шла рядом. Нам показывали комнату за комнатой, называя имена дизайнеров, чьи платья были выставлены там. Алита Грэм. Пнина Торней. Бесконечные ряды платьев. Ослепительные. Кружевные. Облака тюля, рядом с которым свадебное платье принцессы Дианы выглядело просто скромным.
Марина не вымолвила ни слова.
Мы свернули к примерочным. Вот белый салон. Знаменитая складская комната, где сотни белых платьев висят в пластиковых чехлах. То самое, куда бежит Рэнди из телешоу, чтобы выбрать «то самое» платье для очередной сбитой с толку невесты, которая тем временем препирается в примерочной мамашей.
По телевизору складская комната похожа на шведский стол глазированных пирожных. В реальной жизни это просто знаменитый склад. В то утро «Кляйнфелдс» показался мне куда меньше, чем я себе представляла.
А вот платья оказались очень большими, сшитыми как будто на сказочных невест-великанш из волшебных замков. Женщины в семействе Спенсер-Вендел, как правило, малорослые.
Мы с Мариной были потрясены.
— Хочешь что-нибудь примерить? — прошамкала я, тронув Марину за локоть.
Мы стояли в комнате, полной пышных платьев, и смотрели на них снизу вверх. Добавочное хранилище, объяснили нам. Конвейерная линия платьев, протянувшаяся аж до следующего квартала.
— О’кей, — сказала Марина своим писклявым голосом.
— Скажи им, в каком стиле ты бы хотела платье. Выбери силуэт.
Выбрать силуэт означает указать форму платья — пышное бальное, прямое, А-силуэт.
Марина стояла как немая.
Я расстроилась, что привела ее сюда. Что навязала ребенку такой взрослый опыт. Но я знала, что от слез все станет хуже в тысячу раз. И я крепилась.
Когда Марина молча скрылась в примерочной, я постаралась не думать о дне, когда моя девочка будет выходить замуж.
И еще я постаралась не думать о крошке Марине, лежащей у меня на руках. И о ней же, держащей на руках свою собственную крошку.
Я пыталась не думать о Марине нынешней, смущенной затеей матери. Тем, чего она не может и не должна пока понимать.
Вместо этого я занялась предсвадебным инструктажем для Стефани.
В моем завещании особо оговорена сумма, выделенная на свадебное платье Марине. Стефани пообещала, что привезет ее за ним сюда, в «Кляйнфелдс». Что само по себе похоже на безумие, хотя забавное и милое.
Дело в том, что любимый магазин одежды нашей Стефани — то, что мы называем «Хучи мама», где продают крохотные полиэстеровые платьица и пластмассовые туфли-шпильки, все по 9.99.
Когда мы поехали к моему издателю, мне пришлось сказать ей:
— Прикройся. Накинь сверху что-нибудь поприличнее. — Нередко она обтягивает свою могучую грудь полиэстером так плотно, что я боюсь, как бы материя не лопнула.
И этой женщине я поручала помочь Марине выбрать самое изысканное и ответственное платье в жизни.
Увы. Оставалось только надеяться, что к тому времени все эти ужасные платьица без бретелек сбудут в Китай. По-моему, женщины в них похожи на футболистов.
— Ничего белоснежного! — говорила я Стефани. — Слоновая кость. И не слишком много тюля. Акцент на кружевах.
Марина выбрала А-силуэт, платье, которое расширяется книзу, как буква А. Или, сказать точнее, его выбрала для нее продавец. Марина была так ошарашена, что только и могла кивнуть.
— Когда будешь выбирать платье, вспоминай королевские свадьбы, — продолжала я наставлять Стефани, пока мы ждали у примерочной. — Принцессу Кейт, например. Изысканно. Утонченно. Длинные рукава предпочтительны. Они делают платье более презентабельным.
Вышла Марина.
Без бретелек. Красная. Больше всего она походила на четырнадцатилетку, которую посадили в свадебный торт и поставили в полузащиту.
— Мне не нравится такое пухлое, — сказала она.
Ты моя девочка!
— Может, примеришь что-нибудь с рукавами? — спросила я.
Я уже говорила продавцам из «Кляйнфелдса», что мое любимое платье всех времен и народов — то, в котором была Белла в вампирском фильме «Рассвет». Облегающий шелковый чехол со вставкой из прозрачных кружев на спине и длинными рукавами с кружевными манжетами, слегка прикрывающими кисти рук. Девушки вынесли платье, напоминающее наряды Беллы и принцессы Кейт. Длинные кружевные рукава, строгая линия ворота, подчеркнутая рюшами тонкая талия и длинная гладкая шелковая юбка с треном.
Марина скрылась в примерочной. Я снова принялась за советы Стефани на тему «когда придет день» — когда день придет, выбери Х. Когда день придет, делай Y. Самих советов я уже не помню, ведь мое сердце было там, в примерочной.
Дверь распахнулась. И вышла Марина, на десять лет старше и на фут выше.
Я ясно видела ту прекрасную женщину, которой она станет однажды. Я просто сидела и смотрела.
Что делать, если в самый яркий миг твоей жизни тебя вдруг посещает мысль о потере? Когда ты думаешь о событии, до которого не доживешь?
Я опустила голову. «Дыши», — приказала я себе.
Я подняла глаза. Улыбнулась, и Марина улыбнулась мне в ответ. Я напрягла язык и сказала:
— Мне нравится.
Марина обычно сутулится, как все тинейджеры, но в этом платье она стояла абсолютно прямо, высокая и сияющая.
— Ты красавица, — прошептала я, ворочая непослушным языком. Не знаю, слышала ли она меня. Ведь я шамкала и глотала слезы.
Мы сделали несколько фото. И стали жить дальше.
Воспоминание было готово.
Марина вернула платье и переоделась в джинсовые шорты и кроссовки. И мы тихо покатили мимо обмерочной, фрачной комнаты, большой подземной залы, где дюжины женщин сидят склонившись над швейными машинами.
Вокруг было слишком много людей, чтобы я могла сказать Марине то, что хотела. Объяснить ей, как она мне дорога.
И что не телом, так духом я всегда буду рядом.
Всегда.
«Кляйнфелдс» был неподходящим местом для подобных разговоров. Вокруг нас вились продавщицы, которые наперебой давали советы по выбору фаты. Кругом бродили измученные невесты, каждая со своей группой поддержки. Мимо непрестанно текли людские ручейки, сворачивая к примерочным.
Менеджеры «Кляйнфелдса» не сразу согласились позволить нам примерить платье, опасаясь, видимо, как бы смертельно больные матери со своими несовершеннолетними дочерьми не нагрянули на них со всего света. Зря боялись. «Кляйнфелдс» — не то место, где можно сказать дочери слова, которые она запомнит на всю жизнь.
Что, вероятно, и к лучшему.
Ведь Марина еще ребенок.
А ребенок всегда рассчитывает на то, что мать будет рядом. И защитит.
Меня еще раз загрузили в фургон с клеткой для инвалидных колясок. Стеф снова пошутила насчет собачьего приюта. Я посмеялась, чтобы не заплакать. О, милая моя сестра, не разбивай мне сердце.
— Может быть, на обратном пути купим пиццу? — предложила Марина.
— Конечно, — ответила я.
В тот вечер, когда я уже спала, Марина прилегла рядом со мной.
— Ты такая милая, мама, — услышала Стефани.
Она поцеловала меня.
Когда я проснулась наутро, моя дочь спала рядом со мной.
Навсегда
Наш последний вечер в Нью-Йорке мы решили провести только втроем: Марина, Стефани и я.
Всю эту поездку мы с Мариной и слова не произнесли на тему болезни и смерти. Рано еще для ребенка, которого смущают ничего не значащие разговоры о пицце со случайным попутчиком в лифте. Рановато для девочки, которая не может прийти в себя от восторга перед новыми тряпками, купленными в Нью-Йорке.
