Жан-Ив Борьо - Макиавелли
Все это время Макиавелли постоянно слал в Рим донесения, по своему обыкновению сопровождая их разнообразными советами. Как доверенное лицо Гвиччардини, он регулярно совершал инспекционные поездки по боевым частям и докладывал о ходе проводившихся операций. Милан в конце концов пал, но на Рим двинулось войско традиционного союзника императора Колонны, и папа Климент VII был вынужден отказаться от всех своих завоеваний в Ломбардии, сведя на нет успехи Гвиччардини. Тот нехотя, но подчинился папской воле и, по-прежнему в сопровождении Макиавелли, укрылся в Пьяченце. Дорога для Карла V была свободна, и вскоре его армия подошла к берегам По, 28 ноября осуществив переправу через реку. В довершение всех бед 30 ноября пушечное ядро сразило бесценного полководца Джованни делле Банде Нере.
Наступила зима. Макиавелли, вновь оказавшись в старой роли порученца по важным делам, ни минуты не сидит на месте. По просьбе папы, Совета восьми или Гвиччардини он ездит то туда, то сюда, но, к сожалению, должен сообщать в основном дурные вести: вслед за немецкими ландскнехтами через По перебрались и испанцы, которые теперь движутся к Центральной Италии. Правда, пока непонятно, какое направление они изберут – на Флоренцию или на Болонью. Макиавелли старается держаться как можно ближе к императорским войскам, пытается предугадать их ближайшие действия и немедленно передает полученные сведения Совету восьми. Ландскнехты, не получая жалованья и даже пропитания, в основном заняты грабежом и передвигаются крайне медленно. Макиавелли на месяц останавливается в Болонье у нунция Чибо – человека высокой культуры и любителя изысканных удовольствий. Хотя всего в нескольких лье от его дворца идут сражения, здесь продолжается беззаботная светская жизнь, и Макиавелли, у которого с нунцием сложились самые теплые отношения, успевает в полной мере ею насладиться. Тем не менее в конце марта он едет в Имолу для организации линии обороны, но мыслями все чаще с тревогой обращается к собственной семье, остающейся во Флоренции: помимо старшего сына Бернардо, там находятся Гвидо, Пьеро, Баччина и младший сын Тотто. Сохранились трогательные письма Макиавелли к Гвидо, будущее которого его беспокоит: «Если Господь продлит твои и мои дни, я надеюсь вырастить из тебя порядочного человека, коль скоро и ты приложишь необходимое старание»; отец советует сыну прилежно учиться «словесности», без чего во Флоренции невозможна никакая карьера. Из этой переписки мы видим, что он начинает тяготиться своими последними миссиями, многие из которых действительно не стоят его усилий, и что ему не терпится вернуться во Флоренцию к моне Мариетте, тем более что Барбера, поманив напрасными надеждами, перестала отвечать на его письма. Флоренции действительно грозит серьезная опасность: оголодавшие воины императорской армии ведут себя как шайка бандитов, а всеми покинутый Климент VII не предпринимает ровным счетом ничего. «Я люблю отчизну больше своей души», – пишет Макиавелли в письме к Веттори, но мы понимаем, что в данный момент его больше всего заботит судьба родных и собственного имущества.
Новое (временное) падение дома Медичи
22 апреля он наконец возвращается во Флоренцию – за день до Гвиччардини с его войском. В городе тревожная обстановка; молодежь требует раздачи оружия и 26 апреля добивается своего. Одновременно распространяется слух о том, что кардинал Кортоны Сильвио Пассерини, который должен был обеспечить защиту Флоренции, собирается бежать вместе с Ипполито Медичи. Вспыхивает бунт, впоследствии названный «пятничным»: слишком поспешно вооруженная молодежь захватывает Палаццо-Веккьо и издает декрет об изгнании Медичи. В центре города столкновения переходят в открытую форму: лояльные Коньякской лиге солдаты выкатывают пушки перед Палаццо-Веккьо, где укрылись бунтовщики, поддержанные нотаблями-республиканцами. К счастью, они успевают сделать всего несколько залпов, после чего вмешивается Гвиччардини и восстанавливает гражданский мир. Бунтовщики прощены, но политический строй остается неизменным, и Медичи сохраняют власть.
Тем временем положение ухудшается: становится известно, что коннетабль Бурбон во главе императорского войска движется вдоль русла Арно к Флоренции. В последний момент (возможно, убедившись в прочности городских укреплений) он вдруг разворачивается и ведет армию на Рим. Но в Риме правит флорентиец Медичи, и, хотя непосредственной угрозы городу больше нет, 2 мая Гвиччардини во главе войска спешит на помощь папе. Он не успевает – 4 мая армия Бурбона подходит к стенам плохо укрепленного Рима и 6-го врывается в город. Коннетабль гибнет во время штурма, но римлян это не спасает: германские ландскнехты на протяжении многих дней методично грабят центр христианского мира. Папа, укрывшийся в замке Святого Ангела, фактически становится пленником императора и лишается всякой власти. До Флоренции эта катастрофическая весть доходит только 11 мая. Медичи, несколькими днями раньше едва не лишившиеся власти, оставались в живых лишь благодаря войскам лиги; впрочем, они уже давно рассматривались не как самостоятельная политическая сила, а как своего рода «филиал» папской курии, где всем заправлял представитель того же семейства. Но папа скрылся, а вместе с ним исчезла и поддержка флорентийских Медичи; кардинал Кортоны потерял всякое уважение среди горожан. Дальнейшие события разворачивались в ускоренном темпе: 16 мая Совет восьми, созданный по инициативе Медичи, под давлением «плакальщиков» (они же piagnoni, или партия «белых») принял решение о восстановлении Большого совета; наследникам Медичи Ипполито и Алессандро было позволено остаться во Флоренции на правах простых граждан. Но флорентийской молодежи этого показалось мало – они желали настоящих свобод, и 17 мая оба последних Медичи незаметно, без лишнего шума, покинули город.
Конец
Макиавелли, по-прежнему близко связанный с Гвиччардини, получил задание отправиться в Чивитавеккью, где, по мнению многих, укрылся папа. Слух оказался ложным, но на месте Макиавелли сумел встретиться с адмиралом папского флота Андреа Дориа и обсудить с ним возможность освобождения Климента VII. Их план не осуществился, но для Макиавелли эта в очередной раз проваленная миссия стала, по всей очевидности, последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он немедленно вернулся во Флоренцию, твердо намеренный выдвинуть свою кандидатуру на государственную должность рангом не ниже той, что он занимал при Содерини. Он знал, что его поддержат друзья по садам Оричеллари Дзаноби Буондельмонти и Луиджи Аламанни, вернувшиеся из ссылки, куда были отправлены после попытки покушения на Медичи. Однако следовало считаться с политической реальностью. В 1527 г. к власти во Флоренции пришла партия «плакальщиков», то есть сторонников Савонаролы, а вовсе не пополаны, разделявшие убеждения Содерини. Между тем «плакальщики» вовсе не забыли, что в 1498 г. Макиавелли с друзьями вытеснили их со всех важных постов. Никто не хотел вспоминать, что Макиавелли вынес пытку дыбой, зато многие видели в нем одного из столпов режима Медичи – еще бы, он пользовался известностью и беспрестанно «выпрашивал» себе хоть какую-нибудь должность в государственном аппарате. Его также упрекали в том, что в своих комедиях он подверг хуле и осмеянию родную Флоренцию. Критики не обошли вниманием и «Государя», обвиняя автора в том, что он создал для Медичи пособие, обучающее грабить сограждан. 10 июня Большой совет избрал Вторую канцелярию, возглавить которую так стремился Макиавелли, предпочтя ему бывшего секретаря Совета восьми и известного сторонника Медичи Франческо Таруджи. За Макиавелли было подано всего 12 белых шаров, против него – 555 черных.
После голосования Макиавелли, этот неутомимый солдат республики, понял, что устал. Последнее время он мучился болями в желудке (рак? язва? хронический аппендицит?). 20 июня с ним случился жестокий приступ, который он попытался снять при помощи снадобья, прежде (в 1525 г.) рекомендованного Гвиччардини и состоявшего из аниса, мирры, шафрана, алоэ и кардамона, смешанных с болюсом – красной глиной, использовавшейся иллюстраторами для раскрашивания рисунков. Состояние больного резко ухудшилось, боли сделались невыносимыми. Близкие поняли, что он обречен, и в дом Макиавелли в Ольтрарно потянулись его друзья – прощаться. Пришли верные ему Буондельмонти и Аламанни; пришел Якопо Нарди – выдающийся латинист, автор комедий, а в будущем – еще одной «Истории Флоренции»; пришел Филиппо Строцци, которому вскоре предстояло погибнуть в застенках великого герцога Тосканы Козимо I Медичи. Макиавелли исповедался перед «братом Маттео» – тот оставался с ним до самого конца, – и, как гласит легенда, чтобы немного отвлечь убитых горем друзей, рассказал им свой последний сон. Якобы он увидел большую группу оборванных и мертвенно-бледных людей, и ему объяснили, что это те самые блаженные, которые попали в рай. Затем ему явилась другая группа людей, выглядевших гораздо презентабельнее, и он узнал среди них Платона, Тацита и многих других дорогих ему сердцу античных мыслителей. Все они очутились в аду. Когда второе видение исчезло, раздался голос, спросивший, к какой группе он желал бы присоединиться. И он ответил, что предпочтет отправиться в преисподнюю, где сможет наконец поговорить с выдающимися людьми прошлого, как и он, разделявшими идею о главенствующей роли государства. 21 июня он скончался. Все свои дела он успел привести в порядок, еще в 1522 г. составив завещание. Жену Мариетту, имевшую право пользования домом в Сант-Андреа в Перкуссине, он препоручал заботам сыновей – Бернардо, Лодовико и Гвидо, – как и дочь Бартоломею, которой было выделено приданое (лес, льняное белье и деньги). Каким был его внешний облик накануне смерти? Трудно сказать наверняка, поскольку от него остались только «дежурные» портреты, авторы которых изображали не человека по имени Макиавелли, а скорее свое представление о нем, вернее, о том, что считали «макиавеллизмом»… Все наши познания в этом вопросе – если их можно назвать познаниями – базируются на сохранившейся гипсовой маске; один из его биографов конца XIX в., Виллари, полагал, что это посмертная маска. На ее основе создавались его позднейшие изображения: полихромный бюст, который и сегодня можно видеть в Палаццо-Веккьо в комнате, с 1498 по 1512 г. служившей ему кабинетом, и знаменитое полотно Санти ди Тито.
