Глеб Бакланов - Ветер военных лет
Два дня мы отражали мощнейшие контрудары врага, подвергаясь сокрушительным артналетам и почти непрерывным бомбежкам. Было очевидно, что гитлеровцы стремятся не только деморализовать, но и просто уничтожить наши войска, с тем чтобы полностью изолировать части, находившиеся на сандомирском плацдарме. Казалось, такой мощный натиск невозможно выдержать. Но мы выдержали. Выдержали и нанесли немцам ответный удар, заставивший их откатиться на юго-запад. Мы же вышли к Висле в том самом районе, где и предполагалось по плану, - неподалеку от города Баранув.
Поздним вечером 5 августа, утомленные тяжелыми боями и изнуряющей жарой, мы начали переправу через Вислу у самого городка.
Мост через Вислу, широкую и многоводную в этой части ее течения, немцы разбили в нескольких местах во время бомбежек последних дней, но нам удалось восстановить его, и войска медленно потянулись на ту сторону реки. Переговариваясь и помогая друг другу, солдаты, не то чтобы привыкшие к опасным переправам - привыкнуть к угрозе смерти трудно,- а, скорее, уже имевшие определенные навыки и понимавшие значение организованности и слаженности действий, успешно переправляли орудия, боеприпасы, снаряжение.
Моя машина была примерно на середине моста, когда в небе над переправой, словно зажегся подвешенный невидимой рукой фонарь, вспыхнул ядовитый свет осветительной бомбы. В тот же миг как по команде движение остановилось.
- Миша, - сказал я своему адъютанту, капитану Склярову, - давай быстро проберись вперед и узнай, в чем дело. Самое главное - цел ли мост. Если цел, любой ценой восстанови движение. Если что-то подбито и мешает, сбрасывай в воду, не жалей. Потом вытащим.
- Будет сделано, - ответил Скляров и начал ловко пробираться вперед.
А немецкие самолеты уже шли над переправой, сбрасывая десятки бомб. Их тупоносые тушки, вздымая огромные фонтаны воды, падали справа и слева от моста. Одна из бомб проскользнула совсем рядом со стоявшим на краю моста "виллисом" и окатила нас с ног до головы холодным душем.
- Вот сволочи! - бурчал Федоров. - Всю машину залили.
Может показаться смешным, что в то время, когда каждой следующей бомбе ничего не стоило разнести нас в куски, Федорова беспокоила промокшая одежда (он и говорил это "для смеху", мой юморист водитель), но мне было не до того. Я прикидывал, что произойдет в следующий момент, и мысленно приговаривал, как в какой-то далекой, детской игре: "Попадет - не попадет, попадет - не попадет..."
Медленно, почти незаметно колонна начала снова двигаться к противоположному берегу. Там в машину подсел Скляров, вытирая мокрое лицо, сказал:
- Двух лошадей убило осколками. И дышло у орудия перебило.
- Бросили пушку-то? - спросил Федоров.
- Ты что? - обиделся Скляров. - На руках ребята вытянули. Как же иначе? Так и пробросаться можно.
К тринадцати часам 6 августа дивизия сосредоточилась на сандомирском плацдарме, а затем мы пошли вперед, не встречая сопротивления гитлеровских войск. Правда, немецкие самолеты шныряли над нами и стаями и поодиночке, сбрасывали бомбы, обстреливали на бреющем полете, камнем сваливались в глубоком пике. Но мы шли вперед и вперед, стараясь как можно реже делать привалы, чтобы покормить лошадей и дать им отдохнуть. И вдруг 9 августа 1944 года к вечеру мы получили приказ, который нас несколько обескуражил. Дивизии приказывалось перейти к обороне в полосе Скробачув, Подлясек, Тополя, Пуланки, Метель, Чижув.
- Что за черт! - почесал в затылке Бельский. - Вы, Глеб Владимирович, какую-нибудь логику видите? Противник даже не сопротивляется, а мы должны обороняться от него!
- Трудно сказать, в чем тут дело, - ответил я. - Может, линию фронта выравниваем. А может, имеются разведданные, что противник готовит мощное контрнаступление. Во всяком случае, раз нам поставлена задача занять оборону и удерживать плацдарм, будем готовиться.
- С чего начнем, Глеб Владимирович?
- Как всегда, с рекогносцировки. Давайте прямо завтра с утра проедем вдоль переднего края предполагаемой линии обороны.
Так мы и поступили. Нам пришлось изъездить не один десяток километров, побывать во многих польских деревнях, селах и поселках: в Стшельцах, Низинах, Стопнице, Пацануве, Новы и Стары Контах, Метели, Борках и во многих других населенных пунктах, названия которых уже стерлись в памяти. Забылись названия. Но как живые стоят перед глазами лица людей, встречавших нас. Улыбки, слезы радости, выражение надежды, благодарности, восхищения - вот что видели мы на этих лицах, таких незнакомых и разных, молодых и старых, красивых и некрасивых, опустошенных тяжкими ударами судьбы и отмеченных следами великих страданий.
Помню маленькое польское село в низинке, с бедными домишками, выглядывавшими из густой зелени садочков, и пожилую крестьянку, которая обняла меня натруженными, корявыми руками и зарыдала горько, безутешно, прижимая лицо к моей пыльной шинели. Я гладил вздрагивающую спину, седые волосы и непрерывно повторял:
- Не плачь, мать! Все хорошо! Все хорошо! Мы пришли, все хорошо!
Женщина давилась слезами, губы ее прыгали, а руки судорожно сжимали меня. Она силилась что-то объяснить мне, говорила бессвязно, горько, жарко, и сначала я разобрал только:
- Поздно, сын, поздно!
- Что поздно, мать? - спросил я.
- Ты пришел поздно, сын. Они уже не увидят тебя, они ничего не увидят, а я всегда буду видеть глаза маленького Стаха. Ему было так страшно! - С трудом успокоившись, женщина рассказала свою страшную историю. Всего два дня назад отступавшие гитлеровцы на ее глазах застрелили мужа и маленького внука, голубоглазого Станислава, Стаха. - Отомсти им, сын, отомсти. И за моего Стаха, сын.
Как можно мягче освобождаясь от трясущихся рук, я сам ощущал глубокое волнение, когда отвечал ей:
- Да, мать, да! Мы отомстим! Мы за все отомстим. Они больше никогда де вернутся к вам, ты будешь свободна, мать.
Увы, военная судьба распорядилась иначе. Через несколько дней линия фронта вновь отрезала от нас эту женщину и ее родное село, отрезала на несколько месяцев.
Первые дни на занятом нами плацдарме прошли спокойно. Боев, в сущности, не было совсем. Наши разведчики забирались довольно далеко, доходили до рек Нида и Пилица, которые могли бы стать более или менее надежными рубежами для гитлеровцев, однако никаких признаков организованной обороны или значительных скоплений противника мы не встречали.
Иногда к нам в штаб приходили крестьяне окрестных сел и деревень, подробно рассказывали о расположении небольших гарнизонов и передвижениях фашистов. Информация эта была для нас интересной и ценной.
Наше поначалу казавшееся непонятным бездействие имело глубокие причины, которые в свою очередь явились следствием предыдущих военных событий. Дело в том, что войска 1-го Украинского фронта в этот момент, в сущности, не могли продолжать наступательные действия. Львовская операция, о которой я лишь упоминая, потребовала огромных усилий и материальных средств, Войска с тяжелыми боями прошли сотни километров. На исходе были боеприпасы и горючее. При этом, уйдя далеко вперед, мы частично оторвались от баз снабжения. Возросло время, нужное для подвоза, усложнились его условия.
