Владимир Шморгун - Красный сокол
Иван подался навстречу, ощущая за спиной стойкую энергетическую поддержку притихшей аэродромной прислуги. Вытянувшись для рапорта, Онуфриенко уступил право рапортовать первым земляку. Обе стороны молча присматривались друг к другу. Чем закончится встреча? Оба лагеря видели и невольно восхищались ювелирным искусством пилота. Но если обитатели аэродрома целиком и полностью приняли странного летчика в свой кагал, особенно после радушного, братского приема Онуфриенко, то штабная когорта была настроена менее дружелюбно, даже в какой-то мере агрессивно за проявленные «вольности» без ее санкции. Возникла извечная проблема противостояния между низами и верхами. Сошлись вода и пламя. Что же будет?
Федоров шагнул вперед и бодро по уставу представился: — Летчик-испытатель Федоров прибыл на фронт испытывать новую пушку в боевых условиях.
«Ага, кое-что выясняется. Интересно, что там говорится в телеграмме о вооружении? Но… куда тебя с такими данными?» — на мгновение замешкался командарм с ответной реакцией.
— Под ваше крыло, товарищ генерал-лейтенант, — добавил Иван менее бравурно.
«Н-да-с. Ясно. Придется брать под защиту. Попробуем, — и Михаил Михайлович, как старому знакомому, в порядке проверки морального состояния свалившегося сверху товарища по участию в московских авиапарадах подал два пальца. Иван наложил свои два. Пожав захватом пальцы, они внимательно посмотрели друг другу в глаза, и впервые на лицах их разгладились еле заметные складки недоверия. На сердце беглеца отлегло.
— Говори, с чем пожаловал, — обыденным тоном спросил командующий, складывая руки на груди.
Толпа с той и другой стороны удовлетворенно вздохнула, выпустила, так сказать, накопившийся пар напряжения, качнулась душой и телом навстречу друг другу. В этот момент прозвучала сирена: «Воздух».
Служба наблюдения передала: «Приближается одинокий самолет «Хейнкель-111». Онуфриенко сконфуженно скомандовал: «Все в укрытие».
Федоров встрепенулся:
— Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обновить пушку. Отучить фашиста летать безнаказанно.
— Благословляю, — махнул рукой генерал так, что никто не понял: то ли он осенил тремя пальцами летчика на дело, то ли отдал ему честь.
Через две-три минуты Федоров вырулил на старт и передал по радио: «Как вам опустить стервятника на землю? С факелом или с зонтиком?»
— С зонтиком, — последовал ответ радиста.
А еще через некоторое время все стали свидетелями того, как вылетевший на перехват «ЛаГГ-3» зашел «хейнкелю» с хвоста и несколькими выстрелами в упор отрубил ему левое крыло с мотором. К сожалению немецкий разведчик так вращался на уцелевшем моторе, что его летчики не смогли воспользоваться парашютом.
Когда Федоров приземлился, Громов поздравил его с первой победой. Подъехавший с наблюдательного пункта командир бригады обратился к генералу с просьбой назначить ему в заместители вновь прибывшего летчика, как он понял, от Бога.
— Подумаем, а пока накормить его и пусть отдыхает до утра, — распорядился командарм.
В штабе Михаилу Михайловичу показали еще две срочные телеграммы. Одна, из управления фронта, гласила, что в тылу появился неизвестный самолет, который пытался сбить высланный ему на перехват истребитель. «Вооружен и очень опасен». Вторая, из Нижнего Новгорода, вызвала в штабе разночтение, противоречивую реакцию членов Военного Совета: «Ком. ВВС. Копия — командующему 3-й воздушной армии Громову. Прошу вернуть на завод летчика-испытателя Федорова И. Е. вместе с самолетом ЛаГГ-3: завод испытывает острую нужду в испытателе высшего класса. С уважением С. А. Лавочкин, генеральный конструктор».
На заседание Военного Совета пригласили начальника особого отдела.
— Дайте мне телеграмму, поступившую с этого завода раньше, обратился командующий к начальнику «СМЕРШа». — Что вы скажете по ее поводу?
— Арестовать и отправить на завод. Пусть там разбираются, — сказал, как с плеч свалил мешок картошки, начальник отдела.
— А вы, какого мнения? — повернулся командарм к начальнику штаба.
— Жаль такого летчика отдавать под суд, — скривился начштаба.
— А что порекомендует нам член Военного Совета?
— Сам не знаю. На фронт бегут единицы, а с фронта — тысячи, только мы их считаем без вести пропавшими. Наградить его надо, если не за побег на фронт, то хотя бы за сбитый самолет.
— Добро. Предлагаю решение совещания высшего командного состава при Военном Совете утвердить, а дело Федорова согласовать с вышестоящими инстанциями. Нет возражений?
— Михаил Михайлович, что ответить генералу Гостинцеву? — спросил особист, когда члены Совета потянулись к выходу.
— Кто такой Гостинцев? Много чести, чтоб ему отвечать. А вот Лавочкину отбить телеграмму: «Самолет возвращаем. Дело Федорова отправили на рассмотрение штаба ВВС. Громов». — В комнату вошел адъютант. — Байдукова, Ким Македоныча и начальника связи сюда, — указал карандашом командарм на стол.
Прошло несколько минут и все четверо предстали перед столом. Командарм уставился на связиста:
— Немедленно свяжитесь от моего имени с командующим фронтом. Вам, Антон Герасимович, — перевел взгляд на адъютанта командарм, — подготовить письмо народному комиссару авиационной промышленности Шахурину с просьбой оставить летчика и тэ дэ для испытания самолетов завода 21 непосредственно в боевых условиях фронта. Ким Македонович, подготовьте приказ: а) о назначении Федорова старшим инспектором по технике пилотирования, б) Байдукова откомандировать на курсы высшего комсостава в академию имени Жуковского.
Дверь без стука распахнулась, и главный связист доложил:
— На проводе командующий фронтом.
Громов поднял телефонную трубку с желтого аппарата. Из мембраны донесся суровый голос командующего: «Конев слушает».
— Это Громов. Здравствуйте, Иван Степанович, разрешите мне оставить у себя беглого летчика-испытателя. Мне он позарез нужен.
— А кто его у вас отбирает?
— НКВД. Он в розыске. Удрал с завода на фронт. Под военный трибунал попадает.
— Ну так что? Он вам сват-брат или маменькин сынок-голубок?
— Если бы так, я бы вам не звонил, Иван Степанович.
— Добро. Оставляйте. Удравшего на фронт не судят.
— Слышал, Юра? Вот тебе и замена. Сегодня же передать все полномочия и… с Богом. За три месяца ты академиком не станешь, но хоть отдохнешь. Позови этого барбоса сюда и собирай вещи в дорогу.
Не успел командующий как следует умыться перед ужином, приготовленным у командира истребительного полка, как примчался виновник переполоха в стане ищеек:
