Эмрис Хьюз - Бернард Шоу
В Англии тех лет немного нашлось бы людей, которые проявили бы столько понимания и так яростно выступили на защиту Советов, как 63-летний Шоу.
Незадолго до того Шоу напечатал в еженедельнике Независимой лейбористской партии «Лэйбор лидер» большую статью, озаглавленную «Большевики ли мы?». Вопрос был поставлен очень смело, и Шоу без колебаний отвечал на него положительно: «Ну, конечно. А кто же мы еще, скажите на милость?»
«Почему мы колеблемся называть себя большевиками?» — спрашивает Шоу и отвечает:
«Нет сомнения, что отчасти из-за страха. Но есть и другие причины. В самом названии этом нет точности. Согласно тому и другому определению этого термина вся нынешняя палата общин — большевистская; а ведь с некоторыми из героев последних всеобщих выборов ни один джентльмен не может себе позволить якшаться.
Существует два определения большевизма.
В устах защитников существующего порядка (если только можно назвать это порядком) большевизм означает просто социализм. Я социалист и как таковой большевик.
В устах доктринеров-демократов большевик — это тот, кто, отбросив демократию, поскольку она оказалась безнадежной, в свете событий, подобных упомянутым выше всеобщим выборам или войне, которая к ним привела, прямо взглянул на тот факт, что массами можно управлять только с помощью демагогии и принуждения, прикрытых красивыми фразами и применяемых по отношению к большинству энергичным меньшинством, которое знает, чего оно хочет добиться, и знает, как этого добиваться от большинства, а именно — от тех карлейлевских «сорока миллионов человек, главным образом дураков», раньше известных в Англии под именем Джона Булля, дядюшки Сэма и брата Джонатана, а теперь окрещенных заново более выразительным именем Генри Дуба. Это последнее определение распространяется также на наши правящие классы и их защитников. Так что теперь все мы большевики. Троекратное ура большевизму!
…Не могу отрицать того, что я тоже в некоторой мере большевик, согласно этому второму определению, хотя я и называю себя довольно часто демократом. Последнего не всегда можно избежать, когда морочишь голову Дубам, собравшимся на митинг. Когда ты говоришь этому Генри, что его голос — это глас божий, он всегда восклицает: «Верно, верно, босс! Скажи мне, что говорить». И тогда ты можешь сказать ему, что говорить, и он это будет повторять. Генри не в большей степени способен создавать законы, чем, скажем, писать пьесы. Вы предоставляете ему право голоса, потому что лесть менее хлопотна, чем принуждение, точно так же, как вы предоставляете право исполнения своих произведений музыканту, когда вам нужно сбыть через него что-нибудь по дешевке граммофонному тресту.
Когда вы честно обсуждаете вопрос о демократических правах с любым человеком, уже достигшим двадцати лет и имеющим хоть какой-нибудь практический опыт в выборах, то формулировка «управление силами народа» всегда снижается до формулировки «управление с согласия народа».
Ну, а в ту самую минуту, как вы делаете попытку управлять с согласия народа, вы убеждаетесь, что народ вовсе не согласен, чтобы им управляли. Ни один из этих людей не захочет платить местные или государственные налоги, если не пригрозить ему пожизненным заключением в случае отказа…»
Как видите, все это идеи, чрезвычайно спорные, мы можем не соглашаться с ними, но нельзя умолчать о них, потому что для Шоу они не случайны, он высказывал их постоянно, на всем протяжении жизни.
«Даровать Генри преимущества социализма — все равно что насильно кормить разъяренную собаку, у которой болит глотка… Однако если оставить Генри (или Ивана) в покое, выступят на арену какие-нибудь другие энергичные представители меньшинства и будут дурачить и принуждать его, и не ради его блага и блага всего мира, а ради погибели его потомства. И потому до тех пор пока Генри не осознает необходимость управления и правительства, его следует угрозами понуждать к подчинению этому правительству, и лучше, если его принудить к подчинению честному правительству, чем правительству бесчестному.
Мне бы хотелось, чтоб наше собственное правительство вняло убеждениям и с серьезностью отнеслось к создавшемуся положению. Если мы будем настаивать на войне с Россией для того, чтобы заставить Ивана восстановить царизм, мы вызовем политический кризис, по сравнению с которым кризис, возникший в результате минувшей войны, покажется просто шуткой.
Во время войны среди нас здесь были англичане, которые хотели, чтобы война прекратилась. Среди нас были англичане, которые думали, что ее никогда и не следовало начинать… Однако не было англичан, которые хотели бы, чтоб немцы победили и навязали Англии прусскую систему. Прогерманизм был мифом, обыкновенным предлогом для взломщиков, желавших поживиться в бакалейных лавочках, а также для политических и интеллектуальных взломщиков, желавших поживиться в парламенте и университетах.
Однако если мы будем продолжать свою роялистскую войну против русской революции, то в Англии и на самом деле появятся прорусские элементы. Появятся миллионы англичан, и в их числе будут лучшие из англичан, которые, отнюдь не желая победы генералам Колчаку и Деникину, будут пылко молиться о том, чтобы большевистские войска разделали их под орех, даже если, к нашему вечному позору, у некоторых из этих генералов будут служить английские солдаты.
…Если правительство Великобритании, потеряв рассудок, станет играть с огнем, оно не сможет погасить его потом своими глупыми, полными ужасов грошовыми Белыми книгами. Никакие злодеяния, которые оно огласит, не будут столь ужасны, как эта злодейская реставрация царизма английскими войсками».
Бернард Шоу беззаветно защищал дело русской революции в ту пору, когда у нее было еще совсем немного друзей на Западе и когда даже те, кто считал себя революционером и марксистом, выступали против нее так же яростно, а может, даже еще более яростно, чем журналисты капиталистической прессы.
Среди них был, например, Генри Хайндман, в течение целого поколения остававшийся видным вождем английской социал-демократической партии. Шоу попросили написать для либерального еженедельника «Нэйшн» рецензию на новую книгу Хайндмана «Эволюция революции», и в этой пространной рецензии Шоу снова выступил в защиту Советов, обрушившись на позицию Хайндмана.
«Английский архимарксист столкнулся с осуществлением всех заповедей своей религии; с крахом капитализма, экспроприацией экспроприаторов, разрешением от бремени старого общества, беременного новым, при помощи «sage femme la Force», акушерки — силы, с диктатурой пролетариата и с уничтожением буржуазного строя как строя социального. И вместо того чтобы вскричать «Vive la Revolution» и броситься укладывать чемоданы для поездки в Москву и закладки нового памятника Марксу, он перечерчил самого Черчилля в поношении большевиков».
