Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты
Не часто подходил к компании Андрей Пшеничных. Он воронежский, из Лисок, давно на Мурмане. Перед войной и в первое ее время служил по вольному найму в бригаде подплава, потом, когда был мобилизован, попросился в разведку. В отряде было много подводников, знавших его. Они и рекомендовали его в отряд. Годами он был постарше большинства, у него трое или четверо детей, все в эвакуации. Семья жила в Лисках по военному времени трудно. Андрей надеялся получить отпуск, съездить к домашним. Он готовился к поездке, откладывал из пайка в запас сгущенное молоко, шоколад.
Хотя Андрей человек разговорчивый, все же он часто сидел в уединении, видимо, тосковал о родных.
Зато возле печки в полном разгаре «травля». Тут изощрялись Гугуев, Фатькин, Максимов, Барышев. Над ними возвышался Иван Лысенко. Он не острослов, чаще рубил сплеча, но если кто рассказывал явную несуразицу либо через край хвастал, Иван резко осаживал сочинителя:
— Ври, да знай меру… Мы сами из таких… И тебя насквозь видим…
Слегка картавя, покручивая между пальцами спадающую на лоб густую шевелюру, потешал забавными анекдотами Виктор Максимов. Неисчерпаемый запас их он вывез из Ленинграда, где окончил десятилетку и начинал учиться в военно-морском училище. Он водил своих слушателей, как экскурсовод, по зоопарку и с кавказским акцентом рассказывал про зверей и птиц, попутно отвечая на наивные вопросы зрителей.
Изворотливый и продувной Борис Гугуев, родом из Подмосковья, чаще других наседал на Володю Фатькина. Этот интеллигентный парень из семьи врачей из Спасска пришел на флот после десятилетки. Скромный, стеснительный, на загляденье красивый, он часто краснел, смущался, не всегда ему удавалось отбиться от назойливого панибратства Гугуева.
— Иду я как-то в Полярное в увольнение. Навстречу матрос — красна девка. Подкатываюсь к нему, пойдем, дескать, есть одно местечко, где можно сообразить, выпивка недорогая и с закуской не обидят. А он мне заплетающимся языком бормочет, будто ни сам не хочет, ни мне не советует попадать на губу.
Все понимают, что байка адресована Фатькину и скорее всего такого и случая не было, но Борис придумал его, чтобы лишний раз поддразнить целомудренного Володю.
Но за Фатькина всегда вступался Иван Лысенко. Он по-дружески оберегал его. И, повернувшись всем туловищем к Борису, вполголоса произносил:
— Ты Володьку не тронь, портить я его тебе не позволю. На таких непорочных земля русская держится.
В отряде по штату полагалась должность военфельдшера. Первый военный год ее занимал Коля Заседателев. После тяжелой сентябрьской операции на Могильный Заседателева, получившего орден Красного Знамени, послали учиться в военно-медицинскую академию. На смену ему прислали молодого лейтенанта медицинской службы Сергея Холина. С новеньким дипломом военно-медицинского училища, он начинал в отряде первую практику. Родители наградили его завиднейшим здоровьем. Глядя на его полные, пышущие румянцем щеки, казалось, что кровь может из них вот-вот брызнуть, они не выдержат ее напора. Ему одному комендант главной базы разрешил ходить по городу зимой не в шинели, а в кителе и фуражке. На лыжные тренировки он отправлялся в ботинках, надетых на простой хлопчатобумажный носочек, брюки ни в гетры, ни в теплые носки не заправлял. Перчаток и рукавиц он тоже не носил, палки держал в голых руках.
В таком же виде ходил на шлюпках. В стужу и в пургу купался в Кольском заливе. И очень ему хотелось, чтобы его кто-то поломал на ковре, победил в борцовской стойке.
Володя Ляндэ был пониже Холина, но шире в плечах, с крепкой шеей, которая выдержит тяжелую руку или многопудовую штангу. Еще фабзайчонком на ростовском заводе сельхозмашин он стал заниматься тяжелой атлетикой, борьбой. На Черноморский флот пришел уже основательно натренированным тяжелоатлетом. Война застала его в Одессе на торпедных катерах. Когда войска оставили город, Володя в составе морской бригады защищал Москву. А потом, после госпиталя, пробился в отряд североморских разведчиков.
Натура у него широкая, размашистая.
Так сошлись два любителя испытать силу, помериться хваткой и ловкостью. Ляндэ, постарше годами и поопытнее, знал много приемов. А Холин не столь натренирован, но изворотливее и живее, руки имел очень цепкие, в стойке сдвинуть его с места было нелегко.
В самом просторном отрядном кубрике они основательно мутузили друг друга. Потом вставали, пожимали руки. Их окатывали водой из ведра, растирали полотенцами, затем они садились пить крепкий чай с клюквенным экстрактом, который Саша Манин называл калистратиком. Володя при этом старательно причесывал на пробор свои редковатые волосы, а Холин шумно дул в горячую зеленую кружку и жадными глотками опорожнял одну за другой.
Вечером тихо, вполголоса, пели — про тесную печурку, в которой бьется огонь, про моряка, выплывшего из Севастополя с камнем в руке, про море Баренца, за которое собрались в бой моряки…
Когда звучала команда: «Проветрить помещение… Гаси фонари… Отбой…» — разведчики нехотя расходились по нарам. А завтра их ждали опять тренировки, а может быть, и поход в Норвегию.
Как-то командир приказал сходить в Восточное Озерко, в тыл оборонительного района. Командующий районом генерал Кабанов распорядился поддержать разведчиков крупой, картошкой, квашеной капустой.
В землянке у начальника тыла полковника Зюбченко появилась шестерка довольно экзотичных лыжников: в байковых лыжных штанах, в лыжных ботинках с гетрами, толстых, крупной вязки свитерах, поверх которых меховые, из оленьих шкур жилеты, на головах вязаные спортивные шапочки, с автоматами через плечо, с ножами на поясах. Никто на Рыбачьем в таком виде не ходил.
Полковник принял их, написал записку и отправил в соседнюю землянку, где находилась канцелярия.
Здесь было тепло и чисто. Дощатый пол выдраен до желтизны. В окно падал дневной свет. За столами сидели немолодая женщина в гражданской одежде и девушки в форме, с погонами.
Ребята отдали бумагу, попросили оформить документы, присели на табуретки, на большой кованый сундук.
Высокая, стройная девушка, туго перетянутая ремнем по гимнастерке, встала и, горделиво запрокинув голову, прошла к начальнице за бумагой. И никто из парней не подумал, что кому-то из них она станет судьбой.
Приглянулось разведчикам в землянке тыла. Повеяло домашним уютом: до желтизны вымытые полы, на которые ребята стеснялись ставить свои намокшие от снега ботинки, двойные, плотно подогнанные двери с тамбуром-сенцами, аккуратно сложенная кирпичная печка с чугунной плитой в нише, оштукатуренная и побеленная, нарядные занавески на окошке. На столе керосиновая лампа с начисто вымытым и протертым стеклом. И служащие одеты тщательно. Все подогнано, отутюжено, подшиты беленькие подворотнички.
