Наталья Боброва - Юрий Богатырев. Чужой среди своих
А тем временем у Юры опять начались затяжные запои. Я позвонила врачу Екатерине Дмитриевне Столбовой и договорилась, что его снова подлечат. И вот он лег в больницу, я с ним попрощалась, сказала: «Давай не скучай» – и стала собираться в Берлин.
Он, конечно, расстроился. Ведь я его немножко избаловала. Когда он лежал первый раз, я практически каждый день приезжала к нему. Питание там было, конечно, не ахти какое, а он привык к моей кухне. Поэтому в больницу я всегда привозила ему всякую-разную снедь. Помню, он говорил:
– Я тебя умоляю, только отвернись, не смотри, потому что я не ем – я просто жру это все… Так вкусно, что не могу оторваться.
И вот его снова кладут в больницу на Волоколамском шоссе, а я уезжаю в Западный Берлин… Прощаясь, я ему сказала:
– Потерпи, я ненадолго, дней на десять, максимум на две недели. Я тебе куплю продуктов, ну а пирогов подождешь, сделаю, когда я вернусь.
* * *Я приезжаю в Западный Берлин, меня там встречает Петер Штайн, селит на бывшей вилле Бертольта Брехта, и я, с его легкой руки… оказываюсь в больнице: Штайн настоял на серьезном обследовании и срочной операции… Она прошла успешно, и вот я лежу в палате с телефоном, и меня никто не признает за русскую – мой немецкий практически без акцента.
Мы с Юрой оказались одновременно в двух разных больницах двух разных стран! Но его забирали в театр на спектакль – за ним присылали машину и отвозили играть… В репертуаре были спектакли, в которых не было второго состава, и ситуация в театре была такова, что отказаться было нельзя. Нагрузка у него получалась огромная. Но он совершенно безотказно работал – он был очень совестливый и обязательный…
И когда он приезжал во МХАТ, то каждый раз звонил мне из театра в Западный Берлин, буквально рыдая в трубку:
– Ласточка моя, не умирай! Не оставляй меня одного!
– Да что ж ты меня хоронишь раньше времени? Со мной все уже в порядке! Я уже не умру. Врачи обещали мне, что я буду жить…
– Это правда?
– Правда, правда.
– А ты приедешь в Москву на Новый год?
– Приеду!
– Ты обещаешь мне, что мы вместе встретим Новый год?
– Обещаю.
И потом он возвращался обратно в больницу и продолжал свой курс лечения. А вскоре я приехала, хотя еще еле-еле ходила…
* * *На Новый, 1989 год Юра тоже выписался из больницы. И вот он спрашивает:
– Ты где хочешь встречать Новый год – у меня или у тебя?
– Юра, мне очень трудно куда-то ехать. Давай лучше у меня…
– Хорошо.
А в это время его школьные друзья, которые не виделись очень много лет, решили собраться и справлять Новый год все вместе.
И они, конечно, позвонили Юре. Он отказался:
– Нет, я не могу. Я буду вместе с Клариссой, мне неудобно, мы уже договорились.
Тогда они стали звонить мне:
– Мы вас очень просим. Пожалуйста, подъезжайте вместе, мы столько лет не виделись… Уговорите его приехать…
Я согласилась:
– Конечно, я приложу все усилия, я постараюсь его уговорить…
– Но он без вас не хочет!
– Я не могу… Мне сложно после такой операции… Я физически не смогу…
Этот разговор я передала Юре. Но он отказался:
– Я вообще не хочу туда ехать. Ты обещала, что мы встретим Новый год вдвоем?
– Обещала.
– Я хочу, чтобы мы его и встретили вдвоем.
– Ну хорошо…
Он спросил:
– А что тебе сказали врачи? Тебе нужны какие-то лекарства?
Я отвечаю:
– Юрочка, мне ничего не нужно.
Правда, я потеряла много крови (немецкие врачи боялись сделать переливание) и настолько ослабела после этого, что по ночам меня пять раз переодевали – я была совершенно мокрая от слабости. Так что мой врач посоветовал: «Было бы хорошо, чтобы вы какой-то период времени регулярно пили сухое красное вино. Это очень полезно для крови».
Но когда я приехала, в Москве как раз нигде не оказалось сухого красного вина. Олег Табаков, улетая на гастроли в Финляндию, пообещал привезти оттуда.
И вот мы с Юрой созваниваемся перед Новым годом:
– Я все привезу из напитков, тебе ничего нельзя носить-поднимать.
– Хорошо, я приготовлю стол, а за тобой все напитки.
Нужно было подумать о еде. Естественно, несмотря на болячки, я собралась с силами и что-то приготовила – пироги, салаты… О напитках не волновалась.
И вот входит Юра с двумя огромными сумками:
– Это твое лекарство.
Он широким жестом расстегивает «молнии» сумок. Там было, боюсь соврать, бутылок двенадцать или пятнадцать красного сухого вина «Бычья кровь».
– Вот, нашел только это. Это тебе на курс лечения. А это нам на Новый год. – И открывает вторую сумку.
Там позвякивают бутылки три шампанского, столько же бутылок коньяка… Я в ужасе:
– Ты что, с ума сошел? Как мы это одолеем?
– А ты что думаешь – только одну ночь мы будем гулять? Мы будем долго-долго праздновать: с 31 декабря – до старого Нового года… Так что нам еще придется пополнить запасы…
И мы встретили вдвоем этот Новый, 1989 год…
* * *Этот Новый год стал рубежом в наших отношениях.
Если раньше наши отношения были чисто дружеские, ничего больше, то в эту ночь произошли серьезные изменения… Я не знаю, было ли это вызвано опасностью ухода человека из жизни… Не знаю…
Но произошло качественное изменение отношений. Если раньше Юра мог меня поцеловать чисто дружески, то сейчас меня уже целовал не друг, а мужчина, который не только дружеские чувства ко мне питал. И Юра начал вести разговоры о том, что нам придумать, чтобы быть рядом…
На Новый год он выпил. Но спросил разрешения:
– Ты разрешишь мне сегодня выпить? Сейчас мне можно?
– Ну, если немного…
Прошло несколько дней…
* * *В январе 1989 года в Москве проходил фестиваль немецких театров. И с большими трудностями нам удалось добиться, чтобы сюда приехал Петер Штайн со спектаклем «Три сестры» Чехова.
13 января немцы показывали этот спектакль во МХАТе, а потом мы все праздновали старый Новый год в Доме актера на улице Горького. Были, помню, Кирилл Лавров, Марк Захаров, много друзей из театра… Но фестиваль на этом не закончился, я была чрезвычайно занята, работала на нем и днем и вечером… И получилось так, что мы с Юрой почти не виделись.
Он на это время остался один… И опять почувствовал себя очень одиноким. Ведь он так ждал моего возвращения из Берлина, думал, что мы будем часто общаться. Мы же пообщались в новогодние праздники, а потом из-за работы я вынуждена была оставить его… Я переводила до поздней ночи, по четырнадцать – восемнадцать часов в сутки… И конечно, мне было недосуг…
