Владимир Голяховский - Это Америка
Потом хозяева повели их показывать свое жилье. Лиля с Лешкой впервые видели такое чудо — собственный дом американца: внизу три просторные комнаты и большая кухня — столовая, разделенная барной стойкой. Жена Евсея Лика объяснила:
— Очень удобно — готовь и сразу подавай на стол.
Лиля засмотрелась на оборудование кухни — большой холодильник, посудомоечная машина, микроволновка, еще какое-то электрическое оборудование. За кухней имелась отдельная комната со стиральной машиной и сушкой, там же стояла гладильная доска.
— Да, жизнь в Америке удобная, — сказал Евсей, — быт продуман до мелочей. В Саранске я снимал две комнаты в деревянной избе с печным отоплением у местного еврея и месил сапогами грязь на улице. А уехал в Америку — видишь, какая разница!
На втором этаже были три спальни: одна большая, для хозяев, и две небольшие — для детей или гостей. Ванная, душевая и два туалета. При доме был и гараж на две машины.
— Это не все, у нас есть еще basement, то есть подвал. Хотите посмотреть?
Подвал на самом деле оказался еще одним этажом: просторный зал, в котором имелось все для физических упражнений — беговая дорожка, силовой тренажер, стенка для упражнений, бильярд и стол для пинг — понга. Там же стоял телевизор, и весь зал был оборудован стереофонической системой, которой еще не было в России.
— Это все наш сын Саша натаскал сюда, — сказала Лика.
Лешка засмотрелся на тренажеры. Потом попросил разрешения попробовать и с увлечением занялся упражнениями.
Дом буквально заворожил Лилю, ей очень хотелось узнать стоимость, но она стеснялась спросить. В конце концов решилась:
— Сколько же стоит такой дом?
Евсей ухмыльнулся:
— Сто двадцать тысяч. Мы купили его в рассрочку на тридцать лет, взяли заем в банке и выплачиваем.
— На тридцать лет? Можно так просто взять такой заем?! — воскликнула Лиля.
Евсей усмехнулся:
— Ну нет, так просто банк заем не даст. Банк должен быть уверен, что ты способен выплатить всю сумму, что у тебя есть работа, статус, перспектива. У меня — есть.
Лика позвонила в ближайший ресторан, и им принесли ланч: вкусную китайскую еду — курицу с рисом и салат. После ланча Лешка уселся перед большим цветным телевизором с дистанционным управлением. Он еще никогда не видел такого чуда и теперь с увлечением переключался с канала на канал. А Лиля с Евсеем устроились в другой комнате, и она приготовилась слушать его рассказ о перспективе работы. Он сел как-то слишком близко и, казалось, как-то слишком ласково посматривал на нее. Чтобы оградить себя от лишних разговоров, Лиля поспешно сказала:
— Я замуж вышла, за поэта Алешу Гинзбурга. И вот жду его скорого приезда.
Евсей все понял, тряхнул головой и начал свой рассказ:
— Мне повезло: экзамен я сдал на высокую отметку и меня взяли в лучшую резидентуру, в университетский госпиталь. Наших туда вообще не берут. Я показал им свои статьи, опубликованные в американских журналах, еще когда я работал в Москве с профессором Вовси. Они сразу поняли, с кем имеют дело. Секрет простой — надо оказаться в нужном месте в правильное время и иметь навыки, которые оправдали бы ожидания окружающих. Мне зачли мой опыт, дали credit, как говорят в Америке, скосили резидентуру на год. А потом дали privileges в госпитале.
— Что это такое?
— Привилегия, право работать в госпитале. Недавно я открыл свой офис и принимаю в нем частных больных. Это тебе не Союз, в Америке можно зарабатывать деньги любыми путями, только плати налоги.
— Евсей, а экзамен очень трудный? — спросила Лиля робко.
— Очень! Выясняют твою теоретическую подготовку по basic science — фундаментальной науке. Много вопросов по физиологии кровообращения и дыхания.
— А я всю теорию перезабывала. Тяжело мне будет.
Он похлопал ее по коленке:
— Лиля, на первых порах всем нашим здесь приходится очень туго. Запишись на Каплановские курсы, там хорошо натаскивают на экзамен. Сдашь экзамен, и все будет о’кей. Ты хочешь стать здесь ортопедическим хирургом?
— Хотела бы, это ведь моя специальность, ничего другого я не умею.
— Хирургия для эмигранта из России, тем более женщины, — это нереально.
— Почему? Я ведь защитила диссертацию, заведовала отделением.
— Здесь это никого не интересует. Американцы не знают русскую медицину и нашим врачам не доверяют. В хирургическую резидентуру принимают только американцев. Надо быть реалисткой и выбрать другую специальность.
— Другую? Какую, например?
— Легче всего попасть в резидентуру по педиатрии, психиатрии или реабилитации. Многие русские хирурги переквалифицируются в анестезиологов.
Перспектива менять специальность расстроила Лилю, она заговорила о другом:
— Скажи, как здесь устраивается молодежь? Ведь у тебя, кажется, сын — студент.
Евсей помрачнел и довольно грустно сказал:
— Молодежи не всегда легко привыкнуть к новым условиям. Многое зависит от устойчивости психики.
К разговору присоединилась Лика:
— Саша пережил тут большую ломку. Хотя в Саранске он учился в медицинском, здесь его не хотели принимать без колледжа. Он впал в депрессию, мы за него даже волновались. В конце концов ему удалось поступить в небольшой институт на острове Гренада. Но он очень изменился, очень.
В это время к Глинским зашли на чай их молодые друзья — Борис и Лена Лившицы. В Москве Борис был хирургом, пульмонологом, тоже защитил кандидатскую. Евсей предложил Лиле:
— Вот, поговори с Борисом. Он один из немногих, кому удалось попасть в хирургическую резидентуру. Расспроси, как он устроился.
Борис казался усталым и вялым, все время прикрывал глаза. Услышав слова Евсея, тяжело вздохнул:
— Я после ночного дежурства, совсем не спал. Какая жизнь у хирурга в резидентуре?.. Да никакой жизни нет! Сумасшедшая физическая и психологическая нагрузка: работаем по 12–14 часов в день, начинаем в 6 утра, ассистируем на операциях каждый день по 6–8 часов подряд. Кроме этого мы должны дежурить каждую вторую или третью ночь, а после дежурств еще работать целый день.
От такого описания у Лили все шире распахивались глаза. Жена Бориса стала сердито жаловаться:
— Хирургическая резидентура — это какое-то издевательство над людьми! Вы видите, какой он измученный? Иногда на него просто страшно смотреть. Я серьезно опасаюсь за его здоровье.
Глинский слушал их с хитрой улыбкой, потом вставил: Я советую Лиле идти в другую резидентуру.
— Да — да, — подхватила Лена, — даже не думайте идти в хирургию. Вы не вынесете.
