Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Но что было еще хуже, Высоцкому приходилось все чаще врать своим друзьям и близким.
Янклович вспоминал: «Он мог Марине одно сказать по телефону – поворачивался и нам говорил другое: Оксане – одно, мне – совершенно другое…»
Оксана тоже начала замечать за своим любимым эту крайне неприятную черту: «Вообще, это время жуткого вранья. Володя врал Марине. Мы врали ему и друг другу: да, вроде бы состояние ничего…»
По словам Янкловича, дружба с фотографом Валерием Нисановым, жившим двумя этажами выше, особенно усилившаяся в июне 1980 года, объяснялась тем, что накануне Олимпиады был значительно усилен контроль за наркосодержащими препаратами в московских поликлиниках и больницах. Ведь, как не без оснований полагали власти, среди гостей Олимпиады окажется немало наркоманов, а лишние скандалы властям были не нужны. А у Нисанова, как вспоминает Янклович, «всегда было шампанское и водка. Конечно, он все знал и старался не давать…
Однажды Володя подходит к нему, уже в плохой форме… Валера говорит:
– А у меня ничего нет…
Володя открывает холодильник, а морозилка вся забита бутылками водки – горлышки торчат. Он посмотрел-посмотрел:
– Да, действительно, ничего нет».
О том же говорил и Анатолий Федотов: «У Валеры всегда было… Если Володю прижимало, он всегда выручал. Иногда это необходимо… В это время Володя стал очень сильно поддавать… Бутылку водки – в фужер! И пару шампанского за вечер.
Ушел в такой запой – никогда его таким не видел…
– Володя, да брось ты это дело!
– Не лезьте! Не ваше дело!
Было такое ощущение, что у него отсутствовал инстинкт самосохранения».
А вот что рассказывал сам Нисанов: «Однажды Володя наливает в фужер – а у меня были такие: большие, по 500 граммов – бутылку водки. И р-раз! Залпом. А Валера Янклович увидел – он же его охранял от этого дела – и говорит:
– Раз ты так! Смотри – и я!
И себе в фужер. Выпил – и упал».
Неудивительно, что по части выпивки Янклович не смог соревноваться с Высоцким. У барда, скорее всего, была уже та стадия алкоголизма, когда на усвоение алкоголя уже мобилизованы все силы организма, и даже огромные дозы спиртного не вызывают опьянения. Но вслед за этим через некоторое время обычно наступает последняя фаза, когда алкоголик пьянеет уже с одной-двух рюмок водки. Высоцкий до этой стадии, к счастью (или к несчастью?), не дожил.
Оксане показалось, что на какое-то время Высоцкий пришел в норму: «Через несколько дней после приезда (из Калининграда. – Б. С.) у Володи был спектакль. И это время, по-моему, Володя был в норме… Собирался к Туманову, были такие разговоры, что надо кончать с наркотиками, что это невыносимо. А это действительно было невыносимо!
И вот приезжает эта Марина из Калининграда с портретом, который теперь висит в квартире. По-моему, Нина Максимовна его повесила. Я открываю дверь… Кажется, она привезла еще баночку меда. Я говорю:
– Минуточку, подождите здесь.
Ну откуда я знаю, кто она такая, – там сумасшедших ходила тьма. Я захожу к Володе:
– Там пришла какая-то Марина из Калининграда, говорит, что к тебе. На что Володя отвечает:
– Не пускай!
Вот и все… А то говорили, что я ее выгнала. Получается, что я какая-то злодейка.
А на следующий день в театре я встречаю маленького Илюшу (сына Янкловича. – Б. С.), и он мне говорит:
– А ты знаешь, у Володи в Калининграде была Марина… Вот как ты у него в Москве, так она – в Калининграде…
И это говорит мне десятилетний мальчик! Ну, я сделала вид, что все нормально, но стою и жду Володю. Пятнадцать минут, двадцать минут, тридцать минут… И уже собралась уходить. Вдруг появляется Володя, и я ему говорю:
– Где ты был?
– Да ты знаешь, пришла эта Марина из Калининграда…
– Ах так! Вчера ты ее не пустил, а сегодня в театре принимаешь! Я с тобой не поеду.
Значит, иду я, а Володя на машине едет за мной.
– Да не поеду я с тобой!
То есть нормальная сцена ревности… А потом я все-таки села в машину, и весь вечер у нас были «разборки». Володя мне рассказал, кто она такая, что у нее муж – врач, что все это фигня. В общем, мы помирились.
А на следующий день… Тогда мы с друзьями снимали такой любительский триллер, на любительскую, естественно, кинокамеру. Все было очень серьезно и очень смешно. Нас была целая банда, снимали мы все это на улице, и Володя там снимался. Он играл мpачного водителя «Мерседеса».
Подошел милиционер, спрашивает:
– А что это вы здесь снимаете? Здесь нельзя! Отдайте пленку!
Пленку мы ему не отдали, но он чуть не отобрал у нас камеру.
А потом мы поехали к американскому посольству – действие нашего фильма происходило за границей, нужна была соответствующая натура – и стали снимать стоящие там иномарки. Нас тут же остановили – уже американцы не хотели, чтобы их снимали.
И мы веселились со страшной силой… Ну да, почти весь год был мрак и кошмар, но были же и такие дни».
Высоцкий, очевидно, объяснил Оксане, что калининградская Марина нужна была ему только потому, что ее муж мог доставать наркотики, и секс с ней был для Высоцкого лишь своеобразной платой за эту важнейшую для него тогда услугу. Его жизнь все больше подчинялась единственной потребности: иметь каждый день необходимое количество наркотиков, дозы которых постоянно возрастали.
Окружение Высоцкого чувствовало, что конец не за горами, но серьезных попыток организовать ему длительное лечение в стационаре не предпринимали. Скорее речь шла о восстановлении сил для очередных концертов, после которых рано или поздно вновь наступала ломка. Особенно ухудшилось положение летом 80-го, в связи с Московской Олимпиадой, когда контроль за наркосодержащими препаратами в клиниках и больницах был усилен. Высоцкий почти постоянно ощущал их дефицит и испытывал невыносимые страдания.
И круг друзей уже определялся только их способностью достать дурман, дающий мнимое спасение от мук. Оксана Афанасьева утверждала: «Вот Валера (Янклович. – Б. С.) считает, что он сторонился писателей, поэтов… Да ничего подобного! С удовольствием бы общался, если бы не болезнь.
Володя Шехтман – очень хороший человек, Игорек Годяев – хороший, приятный человек, Толя Федотов – веселый, хороший человек, да еще и врач, Валера Янклович – самый близкий, хороший человек… С ними можно посидеть, пообщаться… Но связать всю свою судьбу, общаться изо дня в день, практически не расставаясь, на протяжении целого года – почему?! Чем больше была зависимость, тем больше были нужны эти люди. А вот Сева Абдулов – не мог или не захотел доставать, он и исчез на полгода.
А тот же Федотов – ну не было бы болезни, да разве мог бы Толя днями не выходить из Володиной квартиры?!»
