Михаил Арлазоров - Жуковский
Робкие, с юношеской угловатостью и неловкостью движений, входят в профессорский дом будущие инженеры. Старомосковская квартира манит их не только своим уютом. Здесь можно получить ответы на самые разнообразные вопросы. Рука старого профессора мягко, деликатно намечает многим из них генеральную линию жизни.
Профессор любил своих студентов. Они отвечали ему взаимностью. Молодости свойственны энтузиазм, свежесть чувств, безграничная приверженность новым идеям. Всеми этими качествами обладал и сам Жуковский. Они стали кирпичами фундамента, на котором строилось великое здание дружбы, чистой и благородной дружбы мудрой старости и пылкой молодости.
Ежедневно профессор вставал в одно и то же время — в восемь утра. Умывался холодной водой, взбадривающей, разгоняющей кровь. Растеревшись мохнатым полотенцем, внимательно читал висевшее над умывальником расписание занятий. Жуковский знал о своей рассеянности. Он боялся и стеснялся ее. Потому и расписание занятий было вывешено в таком необычном месте, чтобы ничего не забыть, ничего не перепутать.
Выпив крепкого чая с вареньем, Николай Егорович надевал глубокие фетровые боты, шубу, шапку и выходил на улицу. Там уже стояли извозчики, любившие барина «за щедрость». В зависимости от расписания они везли профессора в Техническое училище или же в университет.
К тому времени, когда заканчивались занятия, уже наступала темнота. Возвращалась из гимназии дочь Леночка. Можно было обедать, чтобы потом, почитав газету, пару часиков подремать.
В те вечера, когда не приходилось принимать участия в каких-либо заседаниях научных обществ, квартира Жуковского наполнялась шумом и весельем. На гостеприимный огонек собирались студенты, подруги дочери и племянницы. Завязывались беседы, споры, рассказы, игры в шарады и фанты… Вечер протекал незаметно, а проводив гостей, Николай Егорович садился за письменный стол, чтобы не упустить благодатную для работы тишину уснувшей квартиры.
Так один за другим сменялись дни. Жизнь шла привычно, размеренно, но в то же самое время достаточно активно, чтобы не оставалось времени для оглядок назад.
Однако в 1911 году оглянуться все же пришлось. Жизнь неумолимо напомнила профессору о его возрасте. Исполнилось сорок лет научно-педагогической деятельности. Сорок лет минуло с того дня, когда Николая Егоровича избрали преподавателем математики Технического училища. Юбилей вступал в жизнь Жуковского большим событием, вышедшим за рамки личных интересов профессора.
На протяжении многих лет Николай Егорович пользовался у научной общественности Москвы любовью и уважением. Иначе и быть не могло — ведь его творческая активность не ограничивалась службой в Техническом училище, университете и Практической академии коммерческих наук. Не замыкаясь в преподавательской работе, Жуковский принимал деятельное участие в трудах ряда научных обществ. Общество любителей естествознания избрало его вице-президентом и председателем физической секции, в Политехническом обществе училища он был почетным членом, он участвовал в работе общества имени X. С. Леденцова, Общества испытателей природы, был президентом Математического общества.
И вот теперь, благодарные за все, что дал им своей деятельностью Жуковский, учебные заведения и научные общества объединились, чтобы торжественно отметить знаменательную дату в жизни профессора.
Забота и внимание товарищей по науке глубоко растрогали Николая Егоровича, хотя приятное неразрывно вязалось с грустным — ведь юбилей означал, что жизнь приближается к концу, а хотелось сделать еще так много…
Но тревоги Жуковского не только грусть человека, которому шел седьмой десяток. Волнение было вызвано другим. Его породил порядок, существовавший в ту пору; после двадцати пяти лет службы профессора увольнялись в отставку. Чтобы продлить этот срок на пять лет, требовалось «ходатайство на высочайшее имя». Жуковскому не раз приходилось писать такие ходатайства, с нетерпением ожидая ответа из Петербурга. Так было после двадцатипятилетия, тридцатилетия службы. Послал он такое прошение и на сей раз. Ответ задерживался, и это омрачало радость юбилея — ведь ничто так не тяготит человека, как неясность.
Однако беспокоился он напрасно. Слишком велик был авторитет Николая Егоровича, чтобы нашелся чиновник, осмелившийся отставить Жуковского от науки. Ходатайство было удовлетворено, а в первых числах января почта разнесла конверты с пригласительными билетами следующего содержания:
«Милостивый государь!
Распорядительный комитет по устройству чествования профессора Н. Е. Жуковского по случаю сорокалетия его научной и педагогической деятельности имеет честь покорнейше просить Вас пожаловать на торжественное заседание ученых и технических обществ, в которых профессор Н. Е. Жуковский состоит членом.
Очередное заседание имеет быть 16 сего января в 2 часа дня в большой новой аудитории Политехнического музея…»
От Мыльникова переулка до Малого Лубянского проезда рукой подать. Резвый рысак за считанные минуты промчал по Покровке легкие московские сани. Медвежья полость прикрывает ноги. Мороз. Паром клубится дыхание. Окруженный родными, взволнованный, едет Жуковский в Политехнический музей.
После вступительного слова председателя ему предстоит произнести речь. Не сразу, не вдруг отыскалась тема для этой речи, но лучшей, пожалуй, и не придумаешь: «Механика в Московском университете за последнее пятидесятилетие». Произнести такую речь — значит перелистать страницы истории русской механики, а механика — его собственная жизнь.
Вот он стоит перед аплодирующим залом, большой, сильный. Пусть поседела борода, пусть ниже надвинулись на глаза густые, мохнатые брови, но ярким факелом горит мысль, далеко вперед освещая пути практике. И этот почетный, торжественный юбилей отнюдь не последний аккорд его жизни. Зал затих в ожидании. Жуковский начинает говорить:
— Когда человек прошел уже большую часть своего жизненного пути, тогда перед его умственным взором невольно встает то, что составляло главное содержание его жизни. Для меня главный жизненный интерес сосредоточен на излюбленной мною науке — механике, поэтому я и назвал свою сегодняшнюю речь «Механика в Московском университете…» Я хочу воскресить перед вами образы моих незабвенных учителей и поговорить с вами об ученых трудах моих дорогих товарищей и учеников.
Жуковский говорит с огромным волнением. И хотя меньше всего слов сказано о самом себе, его речь глубоко автобиографична. Зал ощущает в ней биение пульса великой жизни, неразрывно связанной с развитием русской механики. Слушателям передается и грусть профессора о своем преклонном возрасте. Она прозвучала как в первых, так и в последних словах, которыми закончил свое выступление юбиляр:
