Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894
— Что пишете?
— Безделушку для бенефиса одного приятеля.
— Трагедию или водевиль?
— Ни то, ни се, батюшка. Мы даже не можем придумать, как назвать эту историю Она не драма, не комедия, не трагедия не водевиль. Вся пьеса состоит из песен и романсов; тут не говорят ни слова, а только поют.
— Что же это музыкальная мозаика, что ли, какая?
— Как? Как вы сказали, батюшка? — радостно воскликнул водевилист.
— Музыкальная мозаика, повторил священник.
— Вот, вот, вот… Она самая и есть! Чудесно, лучшего и не придумать. Мы ее так и назовем. Спасибо вам, батюшка.
Надо оговориться, что в числе успешных, в большинстве пьес моих бенефисов, были конечно и неудачные, так например: однажды в 70-х годах в мой бенефис была представлена трагедия «Нерон». Эту пьесу собирались поставить в казенный спектакль с богатой обстановкой. Я обратился к П. С. Федорову, с просьбой разрешить эту пьесу впервые поставить в мой бенефис, но он мне ответил:
— Обратитесь к автору. Это очень чиновный, важный господин. Без его согласия дирекция не может распоряжаться пьесой. Если же он ничего против этого иметь не будет, то разрешим и мы.
Я знал пьесу, как длиннейшую и скучнейшую вещь, без всяких литературных достоинств и с необычайно огромной ролью самого Нерона. В материальном отношении трагедия эта казалась выгодной. Она должна была сделать сбор.
Являюсь к автору. Это был генерал, занимавший должность директора в какой-то канцелярии.
Отрекомендовавшись, я изложил свою просьбу.
— Мне вас очень жаль, mon cher, — ответил он, — но полезным для вас я быть не могу.
— Почему же, ваше превосходительство?
— А потому, что мою пьесу ждет с нетерпением почти полгорода. У меня бездна знакомых, которые слышали ее в моем чтении. Все они восхищены, очарованы. А так как в бенефисы вы, гг. артисты, имеете обыкновение увеличивать цены на места, то я и не желаю заставлять моих друзей переплачивать лишние деньги за билеты… Ведь вы, конечно, набавили бы цены, если б я отдал вам пьесу? Скажите откровенно.
— Без всякого сомнения, но не потому, что желал бы получить больше денег, а из уважения к вам.
— Я вас не понимаю, — удивленно сказал собеседник.
— Ваша трагедия — такое выдающееся произведение, что показывать ее в первый раз по дешевой цене просто-таки грешно. По моему и дирекция сделает большую ошибку, если позволит играть ее, не набавив цены, даже в обыкновенный спектакль.
— Неужели вам так нравится мой «Нерон»? — с самодовольной улыбкой спросил автор.
— Я от него в восторге. Перечитывая его несколько раз, я набрался храбрости явиться к вам и просить его для своего бенефиса.
— Да, я понимаю вас, mon cher. Не вы одни это говорите. Но вот затруднение, если бы я и согласился на вашу просьбу, то не смог бы найти для вас подходящей роли. Кого вы можете играть? Роль Нерона у меня очень просил Самойлов. Он также, как и вы, просто бредит ею.
— Не беспокойтесь. Я согласен даже вовсе не играть в вашей пьесе, чтобы иметь возможность любоваться ею из зрительного зала.
— Вы мне очень нравитесь, mon cher. Я бы очень желал исполнить вашу просьбу, но меня страшно стесняет надбавка на места. У меня столько знакомых, которые просили о ложах, и я им сказал, что цены будут самые умеренные. Вы возбудили во мне столько симпатии к вам, что я хочу вам предложить вот что: если вы пообещаете мне, что бель-этаж будет стоить не дороже 15 рублей, то извольте, так и быть, я отдам вам своего «Нерона».
— Сделайте одолжение. Хоть эта цена и чересчур ничтожна для такого спектакля, но, дорожа честью, оказываемою мне, я с удовольствием соглашаюсь на это.
— В таком случае, пьеса к вашим услугам. Можете объявить об этом дирекции.
Я распрощался с ним до предстоящих репетиций. Бенефис мне был разрешен, и я получил незначительную роль благородного раба, угнетаемого своим господином. Роль хороша была тем, что заключала в себе только одно явление. Постановка была очень хороша. Для всего громадного персонала участвующих сшили новые костюмы, нарисовали новые декорации и сделали новые аксессуары.
После нескольких репетиций, я получаю от автора письмо, в котором он просит немедленно приехать к нему. Посланный на словах передал, что генерал не совсем здоров. Еду и застаю его в большом волнении. При моем появлении он дружески протянул мне руки и сказал:
— Извините меня, mon cher, что я вас потревожил… Я совершенно болен. Целую ночь не спал. Меня мучила неотвязная мысль: за что я вас обидел?!
— Чем это? — удивился я.
— Как чем? Не я ли стеснил вас моим требованием уменьшить цены на бель-этаж?.. В настоящее время, когда я вижу по репетициям, как великолепно идет пьеса, сам нахожу, что действительно мало 15 рублей за бель-этаж. Для «Нерона» эта сумма ничтожна: она может уронить достоинство трагедии. Успокойте меня, назначьте цену дороже.
— Благодарю вас за участие, но теперь изменять цены поздно.
— Почему поздно? Никогда не поздно исправлять свои ошибки.
— Поздно потому, что цены уже утверждены дирекцией.
— Прошу вас ради моего спокойствия, поезжайте немедленно куда следует и постарайтесь, чтобы их не продавали дешевле 25 рублей.
Отправляюсь в театральную контору. Обращаюсь к управляющему А. Ф. Юргенсу:
— Позвольте узнать, Андрей Федорович, подписаны директором представленные мною цены на бенефис, или нет еще?
— Как же, вот они!
— Вышла большая ошибка.
— Какая? в чем?
— Тут поставлена цена на бель-этаж 15 рублей, тогда как нужно поставить двадцать пять.
— Это почему?
— Я сейчас от автора. Он захворал от мысли, что заставил меня назначить такую дешевую цену. Он убедительно просит исправить ошибку и поставить 25 рублей… потому что пьеса слишком хороша.
— Будет ли сбор и по такой-то цене?
— Насчет этого беспокоиться нечего. Все ложи бель-этажа автор берется распродать сам.
— В таком случае скажите ему, что можно Я скажу директору.
И тут же собственноручно переправил на листе цифру 15 на 25.
В сцене на пиру пел огромный хор музыка для которого была написана кем-то специально. Темп ее крайне грустный и монотонный. Я удивился, что хор начинает песню после слов кого-то из действующих лиц: «Начинайте скорее веселый хор».
На одной из репетиций я подошел к автору и спросил его:
— Извините мое недоумение: хор называют веселым, а музыка точно похоронная?
— Как похоронная? Вы, должно быть, mon cher, мало знакомы с римскими нравами. Это самый веселый мотив, который мог быть при Нероне.
Заглавную роль взялся играть Самойлов, прельстившийся, должно быть, эффектным положением героя, который с первого действия начинает мучить и казнить всех своих подданных и последний акт кончает в сообществе двух или трех человек, каким-то чудом уцелевших до эпилога, но в конце кондов, все-таки, погибающих.
