Виктор Некрасов - Взгляд и нечто
— Какого еще Дымшица? Критика или…
— Да был такой лет двадцать тому назад. Единственный еврей на все правительство. Драпанул потом в Израиль. А вот сейчас его записки вышли. Очень любопытно…
Взял я «Литературку».
— Что ж, — говорю, — «Правда» совсем не выходит?
— Совсем.
— А как же орган Компартии называется?
— Компартии? Вот это да… Нет ее больше. Разбежались все.
Я почувствовал, что у меня шевелятся волосы.
— Как это так, разбежались?
— Вы что, с того света?
— Из рая я. Вот откуда я, — и даже малость рассердился.
— То-то и видно… Взяли газету и идите. Не мешайте тут людям.
Люди, действительно, стали подходить и брать, кто «Русь», кто «Свободу», кто этот самый «Маяк». Какой-то явно еврейской внешности человек подошел и купил «Сиониста-ассимилянта». Я не выдержал и подошел к нему.
— Простите, не можете ли вы мне объяснить, что это такое — сионист-ассимилянт? За что ваша газета воюет?
— Воюет? Почему воюет? Никто ни с кем не воюет, — удивился человек с явно еврейской внешностью.
— А евреи с арабами?
— Виноват, вы что, из психбольницы?
— А они еще есть, психушки? Для кого же?
— Для таких, как вы…
Я пошел на мировую.
— Ну зачем же раздражаться? К вам подходят и вежливо спрашивают…
— Что же вас интересует? — смилостивился человек с внешностью.
— Вот это непонятное мне сочетание сиониста и ассимилянта.
— Что ж тут непонятного. Это орган евреев, мирных, добропорядочных евреев, которые понимают, что сионизм вещь серьезная и как добропорядочному еврею надо его уважать, за это отцы и деды боролись, но там, на земле отцов, они поняли, что будет сложно, надо в синагогу ходить, по субботам свечи зажигать, входить в какую-то из партий, а они в них не разбираются, а здесь теперь пятая графа уничтожена, в университеты детей принимают, чего ж не ассимилироваться. У меня вот зять полгода как уже в Копенгагене в посольстве работает…
— Спасибо, — сказал я, — теперь понятно. А если не трудно, еще один вопрос. «Русский космополит» — что вот это значит?
— Тот же еврей. Из потомков тех, кто был при Сталине. В честь их газета так и называется. Они отличаются от нас только тем, что добиваются, чтоб еврейский театр опять открыли, Госет,[58] а по-нашему, и в Таганку ходить уже неинтересно.
Сделав вид, что все понял, я поблагодарил, спросил, где станция метро, и потихоньку пошел.
По ошибке из метро вышел не в Охотном ряду, а на следующей станции. К моему удивлению, она оказалась не «Дзержинской», а «Никольскими воротами».[59]
Поднялся я наверх и вышел прямо к первопечатнику Федорову.
Место знаменитое. Когда-то здесь недозволенной литературой торговали. Интересно, где теперь продают. Какие «ГУЛАГи» в моде.
Не успел я сесть на скамейку, развернуть «Литературку» и начать читать статью «Константин Федин и Николай Тихонов. Еще раз к вопросу о гибели русской интеллигенции», как рядом со мной на скамеечку присел молодой человек в черной на молниях курточке, в которой на Западе ходят плейбои и педерасты.
Закурив нечто марихуанное, не глядя на меня, спросил:
— Интересуетесь?
— Чем?
— По глазам, что ли, не видно? Имею.
— Самиздат? — робко спросил я.
— Так точно.
— Ну что ж…
— Тогда за мной.
Мы поднялись по лестнице под аркой. Не дойдя до Никольской, свернули в подворотню.
— Держи, — он вынул из-за пазухи пол-литра. Родную нашу, с бело-зеленой этикеткой поллитровку.
— Два восемьдесят семь плюс рупь.
— Как, по-старому? — удивился я.
Он тоже удивился.
— Можно подумать, что ты из Новой Каледонии. Я отсчитал положенную сумму из выданных мне командировочных и малость замялся.
— Видите ли, я не москвич…
— Был бы москвичом, к дяде Феде не приходил бы… Интересуешься «Де маго»? Могу помочь.
Мы вышли на Никольскую, свернули направо, потом налево, еще раз направо, юркнули в какое-то парадное, прошли через заднюю дверь, длинный какой-то коридор и совершенно неожиданно оказались в просторном, очень уютном дворике. В дворике стояли вкопанные в землю столы, а за столами сидели тихие, улыбающиеся люди, а милая, уютная бабушка разносила им по кусочку хлеба и половинке луковицы.
Господи ты Боже мой… Как в старое доброе время у Киевского вокзала. Коммунизм не коммунизм, но просто как при Александре свет Трифоновиче в юные наши годы.
Подошла к нам бабушка, дала один стакан на двоих, «больше, детки, нету, рада бы, да побили все», и по ломтику хлеба с солью и луком.
— Так что, с приездом, дядя? — Парень налил полстакана. — Ну, как у вас там на Соломоновых островах?
— Скучно, — сказал я, — амброзией закусываем. Будь здоров!
Он тоже выпил. Вынул пачку.
— Закуривай. «Хуан-Мари».
— Спасибо. Я «Голуаз».
Выпили еще по маленькой.
— Так что, — говорю, — сухой закон у вас?
— Да вроде. Дирижаны наши решили больше народ не спаивать.
— А как же концы с концами сводят?
— Частная торговля. Колхозы распустили, вот и сводят.
— Капитализм, значит, или нэп?
— Называется это теперь децентрализованный демократизм.
— А кто же руководит этим демократизмом?
— А никто. У вас там, на островах Туамоту, газет, что ль, не читают?
— Да далеко они, — ответил я неопределенно.
— У нас теперь электронные машины всем заведуют.
— Ну и как?
— Как положено. Жалуемся. Русский человек своими хозяевами всегда недоволен.
— И ты недоволен?
— Мне-то что. На мне еще пятна социализма. Таким, как ты, божьим одуванчикам помогаю. Иллюзию незабываемого прошлого создаю… А жена, конечно, ноет.
— Чего ж ей не хватает?
— А ты сказку про рыбака и рыбку знаешь, товарища Пушкина?
— Столбовой дворянкой хочет она стать или царицей?
— Да это полбеды бы… Поедом меня ест, что я дешевый участок на той стороне Луны прозевал.
— Нужна ей та сторона! Там же холодно.
— Вот и я говорю. А она уперлась. Новожиловы и Петрики получили, чем же мы хуже? Да и вообще… Принести еще, что ли? За мой уже счет.
Он вскочил и исчез.
Я огляделся вокруг. Рядом оказался немолодой уже человек, разрезавший ножом кусочек творога, очевидно, из дома принес.
— Угощайтесь, — приветливо сказал он. — Молодой человек за подкреплением, что ли, пошел? — Он посмотрел на часы. — Через четверть часа участковый уже придет. Вы не из Киева?
— Был когда-то киевлянином. Вы как догадались?
— Южные у вас интонации. По акценту.
— Неужели до сих пор? А я уже давно оттуда. Собираюсь вот съездить.
