Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов
13 августа, на другой день, Евграфа Грузинова судили военным судом и за оскорбление государя и вредные замыслы, обнаруженные в бумагах, приговорили к смертной казни.
Вместо прозаичного, набившего оскомину поиска беглых, от которого тихо стонал весь чиновный Дон, Репину и Кожину, а через них и Императору, было подсунуто дело об отвоевании у турок Стамбула и учреждении на месте Османской империи многонационального демократического государства, для чего планировалось собрать двухсоттысячную армию из воинственных народов Причерноморья и идти в поход на турок через Кавказ и Балканы. Себе Евграф Грузинов оставлял пост начальника нового государства.
Провести столь масштабное мероприятие без сообщников невозможно, и приезжие чиновники вместо поиска крестьян стали искать сообщников будущего диктатора.
Грузинов сообщников не назвал, однако было сомнение, что его брат пытался прорваться из города как раз на встречу с кем-то из верных Грузинову людей.
Опасаясь сражаться на два фронта — с заговорщиками-демократами и чиновниками-беглоукрывателями, — Павел Петрович повелел прекратить следствие и суд по делу о беглоукрывателях, а заговорщиков Грузиновых бить нещадно кнутом.
Орлов немедленно сообщил о том местным помещикам, они возликовали, устроили благодарственный молебен, а затем гулянье у атамана в доме. Во время гулянья Дмитрий Мартынов, престарелый вождь непреклонной черкасни, объяснял Кожину, почему беглых укрывают, и ясно было из его слов, что конца этому не будет.
На другой день запороли насмерть кнутом Евграфа Грузинова. Орлов этим не удовлетворился. Борьба зашла слишком далеко. В день казни суд приговорил к смерти казаков и одного войскового старшину, которые проходили по делу Грузинова свидетелями, якобы знали и слышали, как Грузинов царя ругал, но не донесли. Ясное дело — сообщники. Таким образом дело закрывалось: главарь казнен, сообщники схвачены и тоже приговорены. Еще один шаг сделал Орлов — успокоил царя относительно донских чиновников. Созвал он их в Черкасске, обязал подпискою впредь беглых не принимать и тех, что уже спрятаны, возвратить. Чиновники те принесли «чистосердечное и верноподданное признание, обязались открыть свою совесть во всякого рода злоупотреблениях» и отправились «исследовать свои имения», чтобы найти в них и вернуть беглых крепостных великорусских и новороссийских помещиков. Успокоив таким манером царя относительно основной массы донских чиновников, Орлов ударил по верхушке черкасни. 16 сентября он сообщил, что подполковник Шамшев обнаружил подмену: некоторые донцы исправили старые «ревизские сказки», чтобы число прежних крепостных совпадало с числом нынешних, а коль такой разницы не видно, то и новых, укрытых, не найти. Кто ж документы подделал? Мартынов. Ответственный генерал-лейтенант Мартынов Андрей Дмитриевич признал, что его и отца его, отставного генерал-майора Дмитрия Мартынова, «сказки» подменены. «Кто же из оных выписан и кто вписан, обещался он подставить список». Круша Мартыновых столь жестоко, бил Орлов по всей родне. Тот же Шамшев нашел, что и ревизские сказки генерал-майора Платова, хранящиеся в ведении войскового старшины Слюсарева, подменены и сказки платовского пасынка Павла Кирсанова — тоже.
Андрея Мартынова и кое-кого помельче отдали под суд. А новый генерал-прокурор Петр Хрисанфович Обольянинов по высочайшему повелению истребовал Платова из Костромы и засадил в равелин. Павел Петрович повелел: «Буде что касается по имеющимся делам в Сенате, то судить гражданским судом.
О чем к сведению иметь тайной экспедиции (отдела)». Две недели отсидел Платов в равелине, пока не вышел указ о гражданском суде. Начали его спрашивать.
Платов показал, что выходцы из Польши и Малороссии принимались в Екатеринославской, Таврической, Кавказской и в Астраханской губерниях на жительство в пустых местах, и на Дону их тоже принимали, так как до последней ревизии запрещения не было. Что касается его, Платова, то с 1786 года был на войне, управлял его деревнями управляющий Иван Бугаевский, а давал ли он, Платов, Бугаевскому разрешение устно или письменно принимать людей, не помнит. Но Бугаевский людей принимал, строил им дома за счет Платова, давал льготы на семь лет, не требуя ни работы, ни оброка, кроме государственных. Потом, с 1794 года, вышло запрещение принимать людей, и он, Платов, Бугаевскому запретил. Сколько у него, Платова, крепостных, он никогда не знал и не занимался, и жена его по болезни в «сие смотрение не входила», у них с ней семь детей маленьких, старшей дочери пятнадцать лет… В общем, если есть беглые в платовских имениях, то во всем виноват Бугаевский. Сам Платов после 1794 года был в Санкт-Петербурге, в Персидском походе, в Костроме. Из этих мест он Бугаевскому не писал и «повеления ему на принятие беглых людей никогда не давал, зная совершенно закон, как должно его хранить». За хозяйством просил смотреть генерал-лейтенанта Мартынова, который с 1797 года был в отставке. Мартынов следил за платовским конным заводом, заведенным издавна с трудностью, а из деревень платовских доход отправлял в уплату долгов, которые Платов наделал в 1792 и 1794 годах, когда был на линии и на Дону «во время возмущения донских казаков, и препоручения мне от главного начальства привести их в должное послушание и прежний порядок».
Таким ответом напоминал Платов, что он, именно он, был на Дону вернейшим человеком, возмущения усмирял, во время чего и в долги влез.
Гражданский суд, не имея фактов, определил собрать все, что есть против Платова в Войсковой Канцелярии на Дону и отправил на Дон запрос. 1 ноября указ о том ушел, 30 ноября с Дону ответили, 14 декабря ответ дошел до Санкт-Петербурга.
Генерал-майор Денисов 6-й, то есть Адриан Карпович, сообщил с Дона в Гражданский суд, что донесения о беглых у него есть, «но по оным помянутый генерал-майор Платов прикосновенным не усматривается. А соответствовать долженствуют бывший управитель слободы его отставной казак Бугаевский и жена его, Платова, от коих ответы по тем входящим просьбам требуются». По прочим гражданским делам, кто и что с Платова ищет, Денисов прислал справку.
3 июня 1798 года генерал-майор Багратион (Кирилл) в прошении на Высочайшее имя представил две расписки Платова: на 4810 и на 15 000 рублей. Однако 27 декабря 1797 года был указ, что с 1 мая 1798 года все такие расписки писать на гербовой бумаге, Багратион требовал, чтобы Платов или переписал расписки на гербовой или заплатил. Платов, как явствует из выписки, 10 мая 1800 года из Костромы ответил, что должен генерал-майору, а ныне тайному советнику и сенатору князю Багратиону, но тот якобы согласен ждать. Багратион своего согласия не подтвердил.
