Василий Новицкий - Из воспоминаний жандарма
В особенности и настоятельно я подтвердил министру Делянову о том, что процентное ограничение поведет безусловно к усилению революционного элемента в России и в особенности через евреев, озлобленно отнесшихся к процентному ограничению по приему их в учебные заведения. На все мои доводы Делянов предложил мне ходатайствовать за тех евреев кои не попадут в университет, но будут известны мне, [как] и их семейства с хорошей и благонадежной стороны, и [заявил,] что он доложит государю, сославшись на меня, о смягчении этого распоряжения тем, что будет разрешено принимать евреев в учебные заведения сверх процентов по особым ходатайствам и через наводимые справки. Я на это отвечал, что этим дополнительным распоряжением мера превратится в полумеру, каковая вызовет безусловно не только еще больше недовольство по несправедливости своей, но еще может вызвать и злоупотребления при приеме в учебные заведения евреев, что, в действительности, и было впоследствии.
Впоследствии говорил мне министр Делянов, что на одном из докладов императору Александру III, государь, прочтя об огромном числе русских евреев, находившихся за границею для получения высшего образования, изволил положить резолюцию, что на этот предмет следует обратить особое внимание.
Во время приезда в Киев товарища министра народного просвещения Зенгера[292], последний почтил меня своим посещением. Расспрашивая о местном Киевском университете, в коем происходили в то время большие беспорядки и волнения, он между прочим коснулся евреев, поступающих в гимназии, и я ему откровенно сказал, что по достоверным сведениям, по сведениям, не подлежащим никакому сомнению, поступление евреев в гимназии сопровождается громадным взяточничеством гимназического начальства с родителей и родственников за прием в число учеников и доходит от 300 до 700 рублей с ученика, что, в общем, страшно озлобляет евреев, наплыв которых во всевозможные противозаконные общества и тайные сообщества идет с невозможною быстротою, натиском и большою численностью, и что поэтому необходимо принять неотлагательные меры пресечения этого по министерству просвещения во что бы то ни стало, в особенности по г. Киеву.
На это я получил короткий, но знаменательный от Зенгера ответ, который останется у меня в памяти навсегда:
— К сожалению, это везде так делается.
На этом разговор и был закончен, и Зенгер поехал в университет на лекции, куда я ему не советовал ехать в виду враждебно настроенного студенчества, но он совет не принял, явился на лекцию и, вместе с попечителем Вельяминовым-Зерновым и ректором, был из аудитории удален студентами, бросившимися на аудиторию и бранью, криками, свистом и пением песен провожавшими по коридорам до помещения университетского совета. Зенгер, попечитель Вельяминов, ректор Фортинский[293], профессор, читавший лекцию, шли по коридорам с поникшими главами, безответно.
Боже мой, что делалось в Киевском университете до введения автономии! Это что-то ужасное, что не поддается описанию. Храм науки превращен был в сбор не студентов, а людей, у которых ничего святого и человеческого не было. Мне пришлось, по распоряжению генерал-губернатора Драгомирова, всего однажды очистить здание университета от собравшихся в нем на ночь 800 человек студентов в двух аудиториях, где они расположились на ночлег. Пришлось выполнить возложенное на меня поручение, только настойчивостью и решительностью исполнить его без арестов, без насилий, без кровопролитий. Выдержать даже все нападения студенческой толпы, не только возгласы, крики и ругательства, стоило больших нравственных сил и воздержанности и такта, коими только и пришлось совершить удаление такой массы из здания университета без боя и без схватки войск, в университетском здании находившихся.
От нападения студенческой толпы я был предупрежден лихим распоряжением офицера, казака-уральца, который грудью с обнаженною шашкою защитил меня одновременно с 12 уральцами, защитившими меня вынутыми по команде офицера обнаженными шашками от нападавших.
Государь император Николай II при представлении изволил выразить мне благодарность, что очищение здания университета от студентов я произвел без насилий и кровопролития, причем его величество изволило признать, что я подвергался большой опасности, каковая была отстранена уральцами[294]. Это поручение генерал-адъютанта Драгомирова я выполнил, и вот почему я, а не губернатор Ф. Ф. Трепов, на котором лежала всецело обязанность по этому делу потому, что в здание университета, по просьбе учебного начальства, были введены полиция и войска, но не жандармы. Генерал-губернатор вызвал для возложения этого поручения по телефону губернатора Трепова, который отозвался болезненностью, и тогда возложено было на меня и вице-губернатора барона Штакельберга, которому Драгомиров не доверял, вообще недолюбливая его. Когда я и Штакельберг перед отправлением в университет по дороге заехали к губернатору Трепову, что было в 8-м часу вечера, то застали в квартире его гостей, а в кабинете — Трепова, игравшего в карты с старшим председателем судебной палаты Курелицким и уездным предводителем дворянства Г. И. Вишневским.
Ввод в здание университета полиции и войск для очищения университета от 800 человек буйствовавших студентов, расположившихся ночевать в здании университета, куда принесены были студентами едомые вещества и водка, и где разбиты стекла в аудиториях и коридорах, сопровождался предварительным заявлением генерал-губернатору Драгомирову ректора, инспектора, причем был приглашен и и. д. попечителя Извольский, впоследствии товарищ министра просвещения и обер-прокурор синода, о том, что дальнейшее пребывание их в здании университета невозможно, и что кабинетам грозит разрушение, как равно и библиотеке. Об этом открыто высказывались ректор и инспектор, г-н же Извольский присутствовал молчаливо, добавляя вполголоса, что ему ничего не известно, что делается в университете, что он только что вступил в исправление должности попечителя, уехавшего из г. Киева в Полтавскую и Черниговскую губернии, и что о положении университета могут свидетельствовать ректор и инспектор студентов, но не он.
Вот каково было положение университета и других учебных заведений Киева и учебного округа во время попечительства Вельяминова-Зернова и его помощников, графа Мусина-Пушкина и Извольского. Первый по старости, прирожденной лени ни во что не входил и не знал, что делается в учебных заведениях города Киева; при этом он от природы обладал таким спокойствием и хладнокровием, что поражало всех. Он, как только слышал о начавшихся каких-либо беспорядках и волнениях в учебных заведениях, тотчас же выезжал из Киева по губерниям вверенного ему учебного округа, а его помощники ровно ни во что не входили и не знали, что делается.
