Менахем Бегин - В белые ночи
— Нам сказали, что мы финнов шапками закидаем, — начал капитан, — но оказалось не так-то просто. Война велась в районе Ленинграда, но ее почувствовал весь советский народ. Даже норму хлеба пришлось из-за нее срезать. Финны умеют воевать. Особенно наши ребята боялись «белых дьяволов», появлявшихся в самые неожиданные минуты. Много наших попало в плен. Было нелегко, но я думаю, что в конце концов мы справились бы с финнами. Красная армия — это не шутка, сила у нас имеется. А знаешь, что случилось с пленными? Финны их освободили, а мы арестовали. Не всех, правда, посадили, но каждого допрашивали, почему и как попал в плен. Многие получили большие срока за «измену», хотя известно, что на финском фронте часто целые полки сдавались в плен. Об одном из таких следствий рассказал мне солдат, служивший позднее в моей части в Литве. После возвращения из плена солдата арестовали.
— Расскажи. — попросил его следователь, — как ты попал в плен.
— Очень просто, гражданин следователь, — ответил солдат. — Финны окружили нас, грозили всех убить. Командир приказал сдаваться, мы подняли руки и сдались в плен.
— Так сдаются? — закричал следователь. — Ты должен был умереть за родину!
— Не успел, — ответил солдат.
Игра в карты — на головуЕго звали Краснобородка, и сидел он за убийство. Он был признанный вожак урок. Нюхом чуял, где находятся усиленные пайки для личного состава — офицеров НКВД и всевозможных чиновников. Узнав про полученное продовольствие, Краснобородка применял основной принцип коммунизма: отнимал у богатых и раздавал бедным. НКВД не соглсен, правда, в наше время и на своей территории с таким способом дележки, но Краснобородка обладал безошибочным, нюхом и всегда своего добивался. Его даже часовые боялись.
Однажды Краснобородке и его людям удалось взломать ящик со шпиком. Для урок это был настоящий пир. Перекур превратился, невзирая на крики и мольбу прораба, в праздничную трапезу у костра. Было, правда, больше свинины, чем хлеба, но им столько времени приходилось есть хлеб без всего, что теперь чистое сало не вызывало отвращения. Разумеется, только участники ограбления делили добычу. В лагере не принято угощать.
Когда урки насытились, Краснобородка рассказал о судьбе одного из лагерных начальников:
— Это был сукин сын… ого-го… В каждую дыру совал свой нос. Член партии, знаете, очень преданный советской родине, знаете. Всегда напоминал, что мы должны быть благодарны правительству. Все мы, по его словам, заслужили расстрел, но правительство решило нас помиловать, и за это мы должны быть ему благодарны… Говорю вам, братцы, у него не проходил никакой блат. За каждую мелочь наказывал карцером или отдавал под суд. Пес проклятый, каждый раз выдумывал новые наказания. В карцер посылал только зимой, летом приказывал раздеть человека и привязать к дереву в лесу. Можете себе представить, что из него делали комары и мошкара. Так начальник над нами издевался, и мы решили, что русская земля не может больше носить такого гада.
Что мы сделали? Очень просто. Сели за карты и договорились, что проигравший уладит это дело. Ну, один, конечно, проиграл, и начальник исчез. Просто исчез. Как, кто? — не важно, главное, что он исчез. Его искали, еще как искали! И нашли. Ну были, конечно, неприятности, грозили каждого десятого расстрелять, перевели в штрафной лагерь, но начальника нет, вот.
Несколько политзаключенных, и мы с Гариным в их числе, грелись у костра и слушали рассказ об игре в карты не на выигрыш, а на проигрыш, не на деньги, а на человеческую жизнь.
19. ЭТАП
— Ты поляк? — спросил меня однажды охранник.
— Я еврей по национальности и польский гражданин.
— Не понимаю. Польский гражданин — значит, поляк.
— А что такое? — спросил я его, отчаявшись растолковать различие между национальностью и гражданством.
— Всех поляков освобождают.
— Кто сказал? — спросил я, почувствовав странную слабость.
— Я говорю, а если я говорю, значит, это правда.
— Но кто сказал это тебе? — спросил я, стараясь сохранить спокойный тон.
— Не веришь, а? Раз так, скажу, от кого я слышал. По радио слышал. Сказали, что все поляки выйдут на свободу и будут помогать нам в войне против немцев… Ну, теперь веришь? Советское радио говорит только правду.
Слух о предстоящем освобождении разнесся по лагерю, как пламя, подхваченное ветром. И верилось, и не верилось. Начальника лагеря мы не спрашивали, чтобы не выдать свою радость. Вдруг это западня? Но даже если правда — лучше быть осторожнее. Москва далеко, Печора рядом, и судьба наша пока в руках начальника Печорлага… Мы продолжали таскать железо, участвовали в «социалистическом соревновании», о котором с воодушевлением говорил воспитатель. «Демосфен, — сказали мы друг другу — мог бы поучиться красноречию у нашего воспитателя, но мы-то не гордые эллины, а жалкие, измученные трудом илоты».
Однажды воспитатель без всякого пафоса объявил, что мы должны пойти на собрание польских граждан, в котором будут участвовать также поляки из соседних пунктов.
— Что такое? Что случилось? — спросили мы воспитателя, такого же заключенного, как и мы.
— Я не уполномочен ничего сообщать, — ответил воспитатель. — На собрании будет большое начальство, и вам все объяснят.
Среди поляков, пришедших с соседних пунктов, была женщина. Проходя мимо нее, начальник лагеря остановился и удивленно спросил:
— Ты тоже здесь?
— Конечно, — ответила женщина. — Я родилась в Польше, я польская гражданка.
— Посмотрим, — сказал начальник. — Но мне кажется, что ты к этому собранию отношения не имеешь.
Эта женщина училась в одно время со мной в университете — на другом факультете. Я ее не знал, но много о ней слышал. Она была дочерью богатого еврея-коммерсанта, активной коммунисткой и славилась своей красотой и красноречием. Теперь я встретил нашу «Аппассионату» на берегу Печоры.
До начала собрания она успела рассказать мне свою историю. Да, она бежала из Варшавы и покинула Польшу. Через Данциг сумела пробраться в Советский Союз. Была ли счастлива? Как можно задавать такой вопрос? Понимаю ли я, что такое счастье? Она знала настоящее счастье. Жила в Москве. Работала, училась. Вышла замуж за молодого инженера. Муж у нее русский. Замечательный, умный человек. Жизнь была так прекрасна, так прекрасна! Советский университет, советская среда, советская земля, советское небо — все советское. Как приятно дышать советским воздухом!
Что случилось? Как она попала сюда? За что ее арестовали? Лучше не спрашивать. Какое это имеет значение? Ее арестовали в 1937 году. Что с мужем, она не знает. Возможно, и его арестовали. Страшно подумать: его могли арестовать из-за нее. Но, может быть, он на свободе? Вестей от него нет. «С момента ареста от него ни одной весточки. Не знаю, где он. Да и кому я нужна теперь такая?»
