Нина Шацкая - Биография любви. Леонид Филатов
Надо сказать, за день до этого события мы с Лёней еще не знали, что наш товарищ Виктор Фролов, директор мебельного магазина, привезет столы и стулья, поэтому пиршество собирались устроить прямо на полу, предварительно, конечно, отдраив его, и Михаил Сергеевич, зная это, только спросил по телефону, не нужно ли им с Раисой Максимовной взять с собой плед, а услышав, что квартира абсолютно пустая, успокоил: «Ничего страшного, и вообще ничего не нужно придумывать… картошка с селедкой и 100 грамм водки — что может быть лучше?» Пожелание высказано, нужно было действовать. С картошкой проблем не было, а вот с селедкой… С высунутым языком Катерина[78] обежала, казалось, все возможные магазины и рестораны города Москвы. Где селедочка? Нет селедочки! Исчезла с прилавков селедочка! Надо было знать Катерину: как крот, она будет рыть, рыть, рыть и где-нибудь да нароет, хоть из-под земли, но достанет нужное. И достала-таки! В единственном ресторане «Националь». Уж какие она там пела песни — не знаю, но оттуда, счастливая, она вернулась к нам с победой, неся в клювике малюсенькую баночку с иваси. Счастливчик Михаил Сергеевич!
А гости уже все прибыли, кроме меня и Миры.[79] На старой квартире мы с ней торопились приготовить главное для вечера блюдо — манты, но — ужас! Вдруг в доме отключают воду и холодную, и горячую, — за суетой я просмотрела объявление. Мы с Мирой в панике: что делать? Мы и так уже хорошо опаздывали. Бежим к соседям, которые — слава богу! — нас выручают, дают воду из своих запасов, и мы, доварив манты, даже смогли хоть как-то привести себя в порядок. В общем, мы опоздали с ней почти на час, но, к счастью для нас, упреки гостей враз стихли при виде двух больших подносов с красивой горкой сочных мантов. Мира — удивительная рукодельница, и ее манты, к нашему удовольствию, в считанные минуты исчезли с подносов. Мы с ней уже сидели за столом, постепенно приходя в себя и вливаясь в общий разговор.
А за окном оранжево садилось солнце, весело и радостно заигрывая с ласковыми волнами Москвы-реки, ослепительно отражаясь в них бриллиантовой россыпью румяных искр — диво дивное!
И как славно чувствовать себя в окружении приятных тебе людей и радоваться их непосредственному общению. Мне невероятно хорошо… Не отвлекаясь от общего гургура, все же успеваю смоделировать будущую комнату, и я ее уже вижу: здесь, где я сижу, у окна, будет обязательно стоять письменный стол, справа от которого всю стену будет занимать книжный шкаф… Мысленно усаживаю моего любимого за стол, и он уже склонился над чистым листом бумаги… ручка красиво выводит строчку: у Лёни изумительный каллиграфический почерк… Да, все так и будет… Возвращаю себя за праздничный стол…
Лёнечка, мой дорогой, ты чувствуешь себя неважно, я вижу, но держишься хорошо и что-то вполголоса говоришь Михаилу Сергеевичу О чем вы говорите?
Раиса Максимовна, разговаривая со мной и сидящими рядом, не оставляет без внимания своего мужа, бдительно следя за тем, что он ест и пьет. Они любили друг друга. Это был редкий красивый союз. Он — Рыба, она — Козерог. В нашем с Лёней случае было наоборот: Лёня — Козерог, я — Рыба. И мы тоже были счастливы.
Михаил Сергеевич просит слово. Уставшее лицо отражает груз пережитого. Но вот он начинает говорить, постепенно зажигаясь эмоционально, попутно отвечая на чей-то быстрый вопрос. Изредка поглядывает на жену, иногда шутливо спрашивая: «Вы согласны со мной, Раиса Максимовна?» — «Да, согласна», — кивает головой Раиса Максимовна, вся — сосредоточие и внимание в течение всей речи мужа.
А меня не оставляло странное чувство, которое требовало согреть их теплом, говорить много добрых слов в их адрес, до смешного похожее на материнское. Но был произнесен тост, за ним другой, за Лёню, за меня, за обеих мам, за детей, — да мало ли хороших тостов, которые с удовольствием выслушиваются, но с еще большим удовольствием перезваниваются наши полные бокалы.
— Нина, а слабо сейчас сыграть сцену у фонтана? Помнишь текст? Не забыла? Давай сыграем? — по-молодецки вскочил со стула Николай Лукьянович.[80] Я застигнута врасплох. Да нет же, конечно, нет! И текста я уже действительно не помню, и, вообще, эта затея кажется мне странноватой. Мой решительный отказ нисколько не смутил Николая Лукьяновича, и он лихо прочел-изобразил эту сцену один, явив собой театр одного актера. Сколько нерастраченных сил, нерастраченных эмоций! И это — в 70 лет, — браво! Нам весело. Вдохновение не покидает Николая Лукьяновича, и он продолжает читать еще и еще, вконец измучив наши бедные ладони.
А Лёня с Михаилом Сергеевичем весь вечер все о чем-то говорят, говорят… отвлекаясь только на тосты. Напротив них сидит Клавдия Николаевна, которая изредка что-то у них спрашивает или сообщает? — я не слышу.
В завершение вечера «Полароидом» был сделан общий снимок, на котором Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной оставили свои автографы. Окруженные нашей любовью, они тепло со всеми попрощались и вместе с Катей, которая вызвалась их проводить, пошли к лифту.
А на улице их уже ждали собранные Сергеем люди, которые тоже желали сказать и говорили им слова любви.
— До свиданья, Михаил Сергеевич! Мы Вас очень любим! Дай бог Вам и Раисе Максимовне крепкого здоровья!
Передо мной фотографии того вечера. Кажется, что это было совсем недавно… Милые лица друзей, не подозревающих, что скоро навсегда уйдут от нас Раиса Максимовна и Лёня, прекрасные люди созвездия Козерога, оставив на земле Печаль и Память.
Глава 6 Последнее лето в Барвихе
Ай да я!
Начало 2001 года. Я начинаю лихорадочно думать о лете. Мы уже четыре года отдыхали в Барвихе, сердечно-сосудистом санатории, благодаря усилиям Лёни Ярмольника. Меня не оставляет ощущение неловкости, неудобства: сколько можно сидеть на шее у друзей? В один из дней я покупаю газету «Из рук в руки», листаю страницы, выбирая дачу, приемлемую по деньгам. И еще очень важно было, чтоб рядом были врачи и друзья, которые в случае чего смогли бы оказать Лёне помощь.
К этому времени у нас уже была дача под Вереей. «Уже была», потому что начинала я ее строить в 1992 году, а закончила в 2001-м. Девять лет нервотрепки. Но какое дивное, сказочное место! Перед домом — огромное поле, красиво обрамленное лесом, за домом крутой овраг, вдоль которого протекала река, всегда искрящаяся на солнце, просвечиваясь сквозь сосны, растущие на склоне этого оврага. Ранней осенью появлялись журавли, которые через некоторое время, курлыча, улетали на юг, оставляя после себя ностальгическую грусть. И — тишина! Невероятная тишина до звона в ушах. И — фантастический воздух! У подножия оврага — источник с чистейшей хрустальной водой. И вот в 2001 году наконец-то выстраданный и выстроенный дом я вынуждена была продать, понимая, что никогда сюда не привезу Лёню из-за отсутствия поблизости врачей и тяжелой двухчасовой дороги. А как расстроились наши маленькие внучки, узнав, что я продала дачу: они успели пожить там два лета и насладиться дачной жизнью.
