Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
Глаза Жени с ожиданием и тревогой устремлены на меня…
Что сказать мне этому энтузиасту? Мне не трудно доказать ему, что эта работа связана с рядом опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это, но эти перспективы не пугают его. Он верит в пользу своей работы и… он прав…
— Ну, что-ж, Женя, ваша идее прекрасна. Но вы даете себе отчет, что этим вы подвергаете себя большим опасностям?
— Это пустяк, Борис Лукьянович, — нервно прерывает юноша. — Не во мне дело. Если только эта работа нужна и полезна…
— Ну, конечно, и полезна, и нужна. Вы, собственно, ждете от меня одобрение или утверждения?
— И того, и другого.
— Но ведь утверждать я могу не как старший друг, а как начальник. Ведь так?
— Ну, конечно.
— Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что официально нашей организации не существует, являюсь начальником?
Юноша серьезно всмотрелся в мое лицо и твердо ответил:
— Да.
— И, значит, я могу приказывать?
Так же твердо звучит ответ:
— Да.
— Ладно. В таком случае, Женя, я ставлю одно жесткое условие в вашей работе.
— Условие? Какое условие? — напряженно переспросил Женя.
— Чтобы адреса, списки и письма не хранились у вас дома и, в случае несчастья с вами, были бы уничтожены.
Юноша в раздумье кивнул головой.
— Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось?
— Конечно. Мы с вами можем рисковать своей головой, но не имеем морального права подвергать лишним опасностям других.
— Значит, вы одобряете?
— Значит, вы согласны?
— Ну, конечно.
Мы крепко пожимаем друг другу руки. Несется гул последнего звонка.
— Ну, а скажите, Женя. А если бы я не одобрил и не разрешил, вы подчинились бы?
Юноша смущен.
— Отвечайте откровенно.
— Откровенно говоря, нет, — отвечает Женя, подняв голову и прямо глядя в мои глаза.
— Почему же?
— Да я подумал бы, что вы, как многие другие взрослые друзья и начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так нужно бороться.
— И вы продолжали бы работать?
— Конечно…
Я еще раз молча пожимаю ему левую руку.
— Всегда готов! — просто отвечает он, и его голос тонет в низком звуке гудка трогающегося паровоза…
В Киеве
В перерыве между двумя заседаниями я отправляюсь к начальнику местной дружины. Адрес заучен на память. Я давно уже перестал записывать адреса и имена своих друзей. Сколько лишних тревог и трагедий случилось на матушке-Руси в период властвование ВЧК от неосторожной привычки записывать адреса и сохранять старые письма. Для ЧК, подозрительно видящей везде и всюду заговоры классовых врагов, такие материалы — основание для новых и новых арестов и репрессий… А в моем положении такой справочник, взятый при аресте, был бы прямо кладом для ЧК…
— Могу я видеть Ледю?
Пожилая бедно одетая дама с беспокойством отступает в переднюю. Незнакомый человек в военном костюме в Советской России всегда вызывает опасения.
Я вижу ее беспокойство и спешу сказать:
— Пожалуйста, не беспокойтесь, мадам. Мы с Ледей — старые друзья.
Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти.
Через минуту в дверях показывается юноша низенького роста, с копной черных волос на голове и умными веселыми глазами.
Увидев меня, он на секунду удивленно останавливается, и на лице дамы опять мелькает тень беспокойства.
Я салютую по скаутски, и молодой человек радушно отвечает тем же.
— Я — скаутмастор Солоневич.
— Вы — Солоневич? — радостно восклицает Ледя.
— Очень, очень рад. Я давно уже знаю вас. Еще в 1919 году вы были здесь, парад вместе с доктором Анохиным принимали, но я как раз болел и вас не видел. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описаниям…
Через полчаса я — в курсе местных скаутских дел. Картина та же, что и везде: закрытие отрядов сопровождалось разгромом штаб-квартир, реквизицией инвентаря, хулиганством, арестами — словом, полным аккордом «комсомольской активности»…
— Ну, а теперь-то как живете?
— Да не унываем. Создали, вот, несколько кружков натуралистов, спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось распустить.
— Правильно, — одобрительно киваю я головой. — Опасности-то ведь продолжают грозить?
— Ну, еще бы! — спокойно отвечает Начальник Дружины. — Для комсомольцев наше существование — бельмо на глазу. Соперники, что ни говори. Они у нас, знаете, почти всю работу пионеров переключили на шпионаж за скаутами… И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли…
— Как — отобрали?
— Да… Оно хранилось у одного скаута, студента. А у него брат двоюродный с комсомольцами спутался. Видно, пронюхал как-то о знамени и выдал…
— Так и пропало знамя?
— Ну, еще бы… Но мало того, что реквизировали; так еще и поиздеваться решили — положили его перед дверями комсомольского клуба, вместо тряпки — ноги вытирать…
Лицо Леди нахмурилось.
— Но зато другое — самое старое наше знамя, — опять оживился он, — прямо чудом спасли. Вам не писали об этом?
— Нет.
— Эх, и рассказывать даже приятно!.. Так, я в первый раз услышал о подвиге Васи Кириенко. Вот эта история так, как я смог ее восстановить по рассказам участников и свидетелей.
Знамя скаута[20]
Пусть воля будет, как лук туго натянутый.
Скаутская заповедь.
Трудный вопрос
Старое заслуженное знамя уже давно кочевало по Киеву, спасаясь от погони Комсомола. После «роспуска» скаут-организаций удары Комсомола, которому было поручено проведение этого «роспуска», были направлены, с одной стороны, на руководителей, а с другой — на уничтожение объединяющих пунктов для работы. С разгромом и реквизицией штаб-квартир скауты скоро примирились — собираться «подпольно» где-нибудь далеко за городом, на берегу широкого Днепра, казалось куда веселее. Но знамена свои скауты берегли, как святыню. Если и в среде взрослых знамя — священная вещь, то что говорить про малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу…
Старое знамя дружины было спрятано у одного из патрульных, в центре города. Но потом появились признаки того, что местонахождение «клада» уже не представляет собой тайны, и на совете старших решено было перенести знамя к Васе. Разрешение старушки-матери Васи было получено.
Сам Вася, 14-летний мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета, на Подоле[21], в старом запущенном доме. Место для хранение было выбрано удачно, и в один из непрекрасных вечеров со всеми предосторожностями старое знамя было перенесено к Васе.
