Яков Резник - Сотворение брони
— Пэрэстаньтэ, хлопци, гоготать, я нэ шуткую!
…Хлопцы, ребята — поистине ребята! Дмитрусь, Остап, Жора, Яша. Да как их иначе назовешь, если Дмитрию Бадаеву и Остапу Вирозубу было по двадцать пять, а Яша Белан едва перешагнул свой двадцатый год. Сидит у самой двери маленький, худой, стеснительно-молчаливый, подает голос только тогда, когда к нему обращаются. Как вот сейчас — с Морозовым.
— Получается, Яша?
Юноша поднял над столом курчавую черную голову:
— Фрикционы не компонуются.
— У такого компоновщика, как ты, получится. Покажи чертеж.
Чтобы лучше разглядеть его, Морозов направился к окну и чуть было не упал, споткнувшись о макет, высунувшийся из-под стола Остапа.
— Цяцю нэ роздавы! — крикнул Вирозуб.
— Бэгэмот, а нэ цяця! — смеялся Морозов.
Осенью тридцать седьмого года поступил приказ Наркомтяжпрома спроектировать по заказу военного ведомства и подготовить к серийному производству двадцатитонный средний танк, обозначенный номером Т-20.
Предлагая сохранить колесно-гусеничный ход, военные настаивали на усилении броневой защиты.
Но усиления не получилось.
Все расчеты и эксперименты утверждали, что колеса с одной парой ведущих не в состоянии будут передвигать толстобронную, отяжелевшую машину. Если же поставить редукторы к трем колесным парам, как на цыгановском БТ-ИС, технология изготовления трансмиссии настолько изменится, что завод не сможет наладить массовое производство Т-20 и за несколько лет.
Долго пришлось Кошкину доказывать представителям заказчика, что танку с колесами противопоказана тяжелая броня. Те вынуждены были согласиться на обычную. И если раньше в группе проектирования некоторые еще сомневались в бесперспективности колесно-гусеничного танка, то теперь конструкторы окончательно убедились: средний танк с противоснарядной броней может и должен быть только гусеничным.
А в остальном никто не ущемлял Т-20. Он был в программе, был законом. Но параллельно шли работы над внеплановым танком, его на заводе стали называть кошкинским, или Встречным.
2Танковый дизель познал такие предродовые муки, что иным двигателям и не снились.
Его конструировали несколько лет, много меняли, долго испытывали на стендах, а когда, казалось, двигатель созрел, чтобы мчать боевую машину двести часов установленной нормы, он замирал на шестом или девятом часе.
И все же Кошкин верил в танковый дизель.
Влиятельные поклонники бензиновых моторов требовали прекратить финансирование дизельного КБ, снять двигатель с испытаний и тогда, когда он уже работал и сорок, и пятьдесят часов. Чтобы спасти его, Кошкин и начальник дизельного КБ завода выехали в Москву.
Они пошли к начальнику бронетанкового управления Павлову.
Дмитрий Григорьевич Павлов объяснения конструкторов слушал жадно. Время от времени он наклонялся к чертежам или брал макет дизеля, подключал к сети, снимал алюминиевую крышку и с удивлением и радостью слушал напевный гул двигателя. Больше всего Павлову по душе пришлось то, что нет в дизельном двигателе системы зажигания и карбюрации рабочей смеси — виновников танковых пожаров. А как горят танки, насмотрелся в Испании, когда он, Пабло, командир танковой бригады, вел их в бой, когда, втиснув свое большое плотное тело в тесное нутро танка, мчался вперед, показывая, как надо бить фашистов, сколько бы их ни было и с каким бы оружием они ни шли. Он гордился своими танкистами, и жалел их, и оберегал, но был бессилен, когда огонь охватывал бензиновые моторы. И с каждой сгоревшей машиной, с каждым погибшим танкистом накапливался в нем, Пабло, а теперь комкоре Павлове, суровый счет к конструкторам.
Но вот он с ними встретился, и оказалось — они стремятся к тому же, думают над тем же — как обезопасить танкистов в боевых условиях. И мысли их овеществлены в танковом дизеле, пусть еще и не достигшем полной зрелости.
— К дьяволу бензиновые моторы — горят дико! Поставим дизели на все новые танки. С твоего и начнем, Михаил Ильич!
В эти минуты комкор выглядел до того отзывчивым и щедрым, что Кошкин не мог не попросить Павлова помочь ленинградцам.
О нагрянувшей беде Кошкин узнал накануне от прилетевшего в Москву Галактионова.
…На опытном заводе появился новый заместитель наркома обороны но вооружению командарм Кулик. Приказал остановить производство самоходных орудий СУ-5, прекратить работы над экспериментальными самоходными орудиями больших калибров.
— Мы стояли с Куликом у макета. Я говорю: «Снаряды этого орудия раскрошат любые укрепления, противника», а он: «Идея Тухачевского?.. Снять, и чтоб следа не осталось!» Чувствую, спор к добру не ведет, но молчать не в силах. Умоляю сохранить самоходки, а он: «На переплав! Все на переплав! Немедля!»
…Если б не Галактионов поведал об этом, не поверил бы Михаил Ильич, что угроза нависла и над теми самоходками, которые уже начали поступать на вооружение армии. Он готов был ринуться вместе с друзьями спасать самоходки, хотя знал, что Галактионов с Гинзбургом обили немало порогов, и понимал, что нельзя ему отрывать теперь силы и время от дизеля и нового танка. Может, Павлов поможет?
«Но почему молчит? Не может защитить самоходки? Это же его самоходки!»
Едва комкор услышал имя Кулика, как потухли глаза и погрузневшее тело глубоко опустилось в кресло.
…Не раз за Пиренеями сталкивались Павлов с Куликом. Из ограниченного опыта первых танковых боев в Испании с ее горами и скалами, каменными крепостями селений Кулик вывел, что танки на любом театре военных действий могут и должны применяться только для непосредственной поддержки пехоты. И не более чем поротно и побатальонно.
Отозванный из Испании в конце тридцать шестого года, Кулик не нашел в Москве поддержки этих взглядов. Особенно критически отнесся к ним Тухачевский. Когда же последнего устранили с поста заместителя наркома по вооружению и на его место поставили Кулика, доказывать тому, что танки не придаток пехоты, а самостоятельный род войск, стало невозможно. А теперь — самоходки…
Павлов пытался понять, что произошло с Куликом. Неглупый человек, мужал с Красной Армией, нужды ее понимал. Почему же такое? «Может быть, не столько виноват Кулик… Пока обязанности не оторвались от его природных способностей и возможностей, приносил пользу. Не в меру возвеличили — беда для армии и для него тоже. На высоте руководителя вооружения армии огромные нужны энергия и талант, дальнозоркость требуется, а Кулик близорук и потолка своего достиг еще до этого взлета. Да он ли один страшится нового в технике и вооружении? С новым, непривычным, медленно зреющим уйма хлопот, иногда и неприятностей. Без терпения, без доверия к конструкторам и рабочим нам, военным, не обойтись. А где твое доверие, комкор Павлов, где твоя настойчивость? Разве ты сейчас решишься насмерть встать за самоходки?.. Ковыряешься, кое-что по мелочам отстаиваешь, а крупно, как эти конструкторы — за дизель, за внеплановый свой танк, бросишься ты в бой?..»
