Убийца с Грин-Ривер. История охоты на маньяка длиной в двадцать лет - Бин Холли

Глаза Риджуэя заметались из стороны в сторону.

– Я был на них зол! – выпалил он. Сколько раз он пытался объяснить детективам, что делал за них их работу! Убивал проституток, чтобы очистить улицы. А полиция так и не оценила его вклад.

Дэвид Райхерт больше не собирался скрывать ненависти к человеку, сидевшему напротив него за столом. Будь его воля, он задушил бы Риджуэя голыми руками, как тот – всех этих девушек.

До оглашения приговора оставалось два дня, и это был последний шанс заставить убийцу раскрыть секреты, которые он наверняка еще хранил. Потом Риджуэй отправится в тюрьму.

– Мои детективы устали от вашей лжи. Устали от этого дерьма! – рявкнул Райхерт. – Вы по-прежнему недоговариваете. Не указываете на физические улики. Мы просветим ваш дом рентгеном и наверняка что-нибудь там найдем. Где вы прятали украшения, которые снимали с убитых?

– Оставлял на работе, в «Кентуорт». В женском туалете. Их забирали женщины, коллеги. Хм… я смотрел на них и думал: «Я знаю, где ты это взяла». Они никогда не признавались, что нашли кольцо или серьги. А дома у меня ничего нет. Можете просвечивать стены… вы ничего там не найдете.

– Вы трус, – резко бросил шериф. – Убийца, монстр, трусливый и мерзкий человечишка. Вы хватали шестнадцатилетних девочек и душили их!

– Они умирали медленно, – ответил Риджуэй злорадно. Впервые он заговорил в таком тоне. – Я закручивал удавку на их шеях. Проверял, чтобы они точно умерли.

– Вы насильник.

– Нет. Я платил за секс.

– А потом забирали деньги у мертвых. Поэтому вы все-таки насильник. А это самая низшая каста в тюрьме.

– Я не насильник! Я платил за секс и убивал их.

– Значит, вы насильник, убийца и грабитель. Но главное – трус. Вот почему вы выбирали самых молоденьких и самых слабых. Ваша жена и сын не станут навещать вас в тюрьме. Зачем им приходить, если вы хотели убить их обоих?

– Тяжело мне придется, – вздохнул на это Риджуэй.

– Вам?

Опять он был единственным, кто страдал!

– Ладно, Риджуэй! – Шериф встал и оперся о стол ладонями. – Пора прощаться. Не могу сказать, что знакомство было приятным. Вы мне отвратительны. Отвратительно то, что вы сделали. Думаю, вы отвратительны даже сами себе. Допрос окончен.

Он вышел, а Риджуэй остался в кабинете. Да, допросам пришел конец. Теперь ему предстояло выслушать приговор в присутствии детективов, журналистов и родственников жертв.

Неделя перед Рождеством 2003 года выдалась на удивление теплой и солнечной. 18 декабря перед зданием окружного суда выстроились в ряд фургоны телеканалов со спутниковыми антеннами на крышах и машины репортеров. Все крупнейшие новостные агентства прислали своих представителей. Заседание должно было транслироваться в прямом эфире.

В зале суда журналистов посадили на место присяжных; остальные скамьи заполнили члены семей. На последних рядах сидели детективы следственной группы. Пришли и те, кто давно уволился или вышел на пенсию, включая Дика Краска. Фрэнк Адамсон решил не присутствовать на заседании – это было бы для него слишком тяжело.

На входе в здание всех пропускали через металлодетекторы, повторный контроль осуществлялся непосредственно перед дверями зала. Люди входили и молча, здороваясь лишь кивками, усаживались на свои места. Беспрецедентные меры безопасности предпринимались – какая ирония! – ради серийного убийцы, которого теперь приходилось охранять от возможных покушений.

Риджуэя привели вооруженные охранники; за ним шла целая команда адвокатов. Казалось, он стал еще меньше ростом. Не поднимая глаз, он сел за стол и сложил руки перед собой.

По всем сорока восьми делам были зачитаны условия судебного соглашения. «Подсудимый признал себя виновным и согласился с приговором о пожизненном заключении без возможности освобождения». Жертв не стали объединять в одно соглашение, и это было справедливо. У каждой была своя жизнь, которую оборвал Гэри Риджуэй. Они заслуживали того, чтобы их имена прозвучали в зале суда.

Теперь ему предстояло посмотреть в глаза родным убитых девушек. Не все они смогли или захотели прийти; многие отправили через судью Джонса письма на имя Риджуэя. Тех, кто пришел, судья стал по очереди приглашать к трибуне. Риджуэю он велел развернуться и смотреть на выступающих. От трибуны подсудимого отделяло каких-то пару шагов.

Родственники жертв были белыми и чернокожими, богатыми и бедными, старыми и молодыми. И все они проклинали человека, похитившего жизни их дочерей, сестер, племянниц и жен. Ему рассказывали о том, какую боль он причинил семьям, сколько по его вине произошло самоубийств, сколько горьких одиноких вечеров провели родные, не зная, увидят ли пропавших еще когда-нибудь.

На трибуну вышла дочь Кэрол Кристенсен, Сара. Она была тем самым ребенком, который ждал дома маму – и не дождался. По вине преступника Сара выросла без матери. Брат Мэри Мальвар говорил, что убийца не только украл жизнь его сестры, но и разрушил семью. Сестра Дебры Эстес обвиняла его в том, что ее дети никогда не познакомятся со своей тетей, такой славной и любящей.

Риджуэй слушал их без всяких эмоций. Ни разу его лицо не дрогнуло и на глазах не выступили слезы. Ему желали сгореть в аду и сгнить за решеткой. Называли порождением дьявола, трусом, падалью – каких только эпитетов не использовали разгневанные родственники жертв! Он сидел совершенно безучастный к их словам.

И только когда на трибуну вышел отец Линды Рул, крепкий старик с густой седой бородой, Риджуэй впервые проявил хоть какие-то чувства. Роберт Рул сказал, что прощает его – Бог велел прощать всех, а не только каких-то отдельных людей. «Поэтому, мистер Риджуэй, вы прощены». На этих словах Риджуэй заплакал. Он снял очки и вытер платком глаза. Но плакал он снова не о жертвах, а о себе. Это было очевидно.

Родственники в своих выступлениях не забывали благодарить детективов следственной группы. Кто-то поблагодарил даже команду защиты за то, что те взяли на себя такую отвратительную обязанность – представлять в суде интересы убийцы. Казалось, души убитых тоже присутствуют в зале.

Наконец, слово предоставили подсудимому. Риджуэй в кандалах прошаркал к трибуне и встал перед судьей Джонсом. Запинаясь, он начал читать заранее заготовленное обращение. На родственников жертв он не смотрел, хотя именно им предназначались его так называемые извинения.

«Я прошу прощения за то, что убил всех этих девушек. Я постарался вспомнить как можно больше из них, чтобы помочь детективам отыскать их останки. Я прошу прощения за страх, который внушал местным жителям. Я благодарю полицию, обвинителей, моих адвокатов и всех остальных за терпение, которое они проявили, помогая мне вспоминать все те ужасные вещи, которые я сделал. Я знаю, что совершал страшные преступления. Долгое время я старался не думать о них. Долгое время я удерживался от того, чтобы убить еще кого-нибудь. Мне жаль, что из-за меня моей жене, сыну, моим братьям и родственникам пришлось пройти через настоящий ад. Надеюсь, они смогут меня простить. Мне очень жаль, что останки многих девушек не нашли. Они заслужили лучшего места упокоения, чем то, которое я им дал. Мне жаль, что я убил этих молодых леди. У них была впереди вся жизнь. Я прошу прощения за то, что причинил столько боли такому количеству семей.

Перед тем как огласить приговор, судья Джонс предложил почтить память жертв сорока восемью секундами молчания. Подсудимый приговаривался к сорока восьми пожизненным срокам. Риджуэю предстояло сидеть в тюрьме до конца своих дней, без возможности условно-досрочного освобождения. По каждому обвинению на него налагался штраф в размере 50 тысяч долларов. Семьи могли в дальнейшем потребовать дополнительных реституций. Правда, денег у Риджуэя все равно не было. Джудит, которая оплачивала услуги одного адвоката (остальные получили финансирование из бюджета округа), продала их дом и осталась ни с чем.