Василий Козаченко - Молния
Галя сидела на лежанке с маленькой Надийкой на коленях - читала ей книжку с цветными картинками, На домотканом половике посреди комнаты возился со старыми, заржавевшими коньками Грицько.
Максимова шутка понравилась мальчику. Всегда серьезный Грицько, взглянул на Максима, улыбнулся.
Галя улыбнулась тоже.
И только курносенькая, толстощекая Надийка была явно недовольна появлением незнакомого человека, который стал нежданно-негаданно на пороге и перебил рассказ про Ивасика Телесика на самом интересном месте.
Максим подошел к Грицьку, взял в руки конек и с непритворным интересом оглядел его со всех сторон.
- Снегурки? - как равный равного спросил гость мальчика.
- Угу, - дружелюбно глядя на Максима, ответил Грицько.
Он знал, что сын паровозного машиниста Зализного, студент, который держит в городе мастерскую. Так что особых причин для восхищения у мальчика не имелось. Но было что-то в Максиме такое, что вызывало к нему симпатию всех мальчишек-подростков, Мальчишек радостный народ Коньками звучно режет лед... - продекламировал Максим.
И то, что он сказал именно эти давно знакомые слова, мальчику тоже почему-то понравилось, - Так, так... - вздохнул Максим, - Тебя вроде Грицьком зовут?
- Грицьком.
- Ясно... На лед в этом году не выходил?
- Нет еще.
- А хорошо ходишь? В прорубь не заносило?
- Ог-го! - только и протянул мальчик.
- Я, брат, тут когда-то самым лучшим бегуном был, - с откровенной завистью сказал Максим, возвращая конек. - А теперь вот... калика перехожий. Гнаться будут - далеко не убежишь. Вот с той стороны прошел, так уже и отдохнуть надо, если позволите... Ну, так позволите отдохнуть или прогоните?
- Ага... - только и смог выдавить на это совсем очарованный Грицько.
- Чудесно! Ну, а теперь, коли так, есть к тебе у меня одна просьба... Тут у вас, если на улицу выйти, всю дорогу до самой станции видать. Так ведь?
- Так, - насторожился мальчик.
- И к речке тоже? И на Выселки на ту сторону, - до самого Горба?
- Ну и что? - почти шепотом, чувствуя, что за этими словами скрывается что-то таинственное, спросил Грицько.
- Да вот попросить тебя хочу... Ты на улице не погуляешь немножко, пока я малость передохну? Ну, а если кого подозрительного заметишь - полицаев там или еще кого... Ты ж хлопец разумный, сам понимаешь... Так дай знать. Ладно?
Он еще спрашивает! И то ладно, что Грицько сразу как был, раздетый, не кинулся во всю мочь к дверям, вовремя вспомнил в последнюю минуту, что есть тут еще и Галя. Он вопросительно глянул на нее, поймал в ее взгляде: "Да, иди... Так надо!" - и сразу же начал одеваться.
На вопросительный взгляд встревоженной Гали, когда Грицько уже выбежал из хаты, Максим снова ответил шуткой:
- Ну вот... теперь, если ты и вправду не боишься Сторожукова щенка... Ведь не боишься?
И в ответ на улыбку продолжал, как о чем-то самом обычном:
- Тут, понимаешь, утром одного из наших арестовали... ты его знаешь, наверное, - Заброду Леню. Конечно, может, и случайно. Но... лучше быть готовым ко всему...
Ты мне вот что скажи: у тебя здесь родственники какиенибудь или хоть друзья хорошие, если переждать надо будет или укрыться, есть поблизости?
- Родственники? - насторожилась Галя. - Тетка неродная есть в Петриковке... Это ничего, что неродная, человек она хороший... А ты разве думаешь...
- Пока еще трудно сказать... Но на всякий случай.
Лучше, если все заранее сообразишь... А сейчас... понимаешь, мы не можем, не имеем права ждать. Надо сбить их со следа, отвести подозрение от парня. Я ведь хотя и не военный человек, а про то, что лучшая оборона это нападение, понимаю!
Максим не представлял действительных размеров опасности. Не знал, что произошло в Курьих Лапках, не подозревал, что "бабкиного Петра" арестовали, что прячутся где-то от преследования Сенька и Володя.
И Форст вот-вот нападет на совхоз, а там и на его мастерскую.
Он еще верил в душе, что арест Лени просто случайность, что еще можно его выручить. И они обдурят, должны обдурить золотозубого! Он верил в это и казался совсем спокойным, хотя в глубине души все-таки волновался. Не потому, что боялся немцев или преследования - нет! Волновался оттого, что боялся напугать Галю, оттого, что вынужден был прийти к ней в эту сиротскую хату и, может быть, навлечь на этих детей смертельную опасность. Однако волнения этого Галя не замечала, потому что выражалось оно лишь непривычным для Максима многословием. Ему казалось, что чем дольше и спокойнее он будет говорить, тем лучше подготовит Галю ко всяким неожиданностям.
И Галя действительно успокоилась.
- Да... конечно... Одним словом, правильно. Не пойму только: что же делать надо?
- Надо сейчас, немедленно, самое позднее - сегодня ночью, отпечатать новую листовку и расклеить хотя бы в двух-трех местах в Скальном.
- Листовку? Но я не знаю...
- Да, я понимаю! Я сам понимаю, что приходить к тебе с этим после встречи с той женщиной... Да и вообще... у тебя дети на руках!.. Я сам понимаю, что это глупость, почти преступление, но я хочу, Галя, чтобы и ты поняла. У меня это сделать невозможно, можно всех и все провалить. А больше доверить тайну нашей типографии я не могу никому. Да и видно отсюда все. За час мы успеем, а как только закончим, скроемся, и никто нас не найдет.
Он говорил теперь словно в замешательстве, торопясь и волнуясь. Никогда еще Галя не видела его в таком смятении. Она никак не могла понять причины, а когда поняла, сразу же сердито перебила его:
- Да ты что? И как тебе только не стыдно, Максим!
Как ты мог подумать? Я ж совсем не про это. Я только думаю: как мы наберем эту листовку?
Но Максим говорил, не останавливаясь:
- Понимаешь, текст у меня в голове. Я по дороге все обдумал. Совсем коротенько. Главное тут, чтобы листовка была свежая. Набрать ее недолго. Двадцать минут, а потом Сенька заберет набор и отпечатает уже сам гденибудь в другом месте.
- Да ты постой, Максим, из чего же мы ее наберем?
- Как из чего? - опомнился наконец Максим. - Сенька сейчас принесет. Ты ведь знаешь Сеньку?
- Какого Сеньку? Киномеханика Горецкого? Ну кто ж его не знает!
- Точно, его... А листовка совсем маленькая. Литер У нас для нее хватит. Всего семь - десять строк. Понимаешь? Листок бумаги у тебя найдется? Сейчас мы сделаем все расчеты...
37
Листовка должна была начинаться словами4,
"Товарищи! Свободные советские люди! Помогайте Красной Армии уничтожать фашистскую погань! Пусть наша родная земля горит под ногами оккупантов!.."
Была она действительно короткая, всего на десять строк, и заканчивалась привычным лозунгом: "Смерть немецким оккупантам!" И подписью: "Молния"...
План у Максима был такой: набрать и закрепить листовку здесь, у Гали. Самое сложное и кропотливое - набор. Это минут двадцать - тридцать, если работать вдвоем. Потом, уже с готовым набором, они с Сенькой, ни минуты не задерживаясь, спускаются вниз, к речке, в тальник, и в любом первом попавшемся удобном месте печатают ну хоть десяток листовок.
